Никто не уйдет живым - стр. 31

– Любопытная ты, да? – И снова он напрягся, но не смотрел ей в глаза.

– Она может нуждаться в помощи.

– Мой тебе совет: не суйся в дела, которые тебя не касаются, ага?

– Я просто о ней беспокоюсь.

– Я што, социальный работник? Дела жильцов касаются только их. Пока они платят и не шумят, я им не сторож. – Потом он расплылся в улыбке, чтобы сменить тему. – О, забыл тебе сказать. У тебя скоро компания будет. Другие девочки, типа. Скоро заселится еще парочка. Прибудут вместе с моим кузеном.

– Здорово, – неубедительно сказала она и немедленно пожалела будущих соседок. Формулировка тоже была странная – «прибудут». Откуда? Пока Драч говорил, она также заподозрила, что у него не получалось сдавать комнаты на долгий срок из-за звуков. Если с ней здесь случались странные вещи, то уж конечно и с другими тоже. «Но что это за странные вещи?» И разве он не говорил, что забыл о рекламе «Сдается комната» в витрине магазина? Что он просто ее пожалел? Его история поменялась дважды в течение трех дней, потому что теперь приезжали «другие девочки». Он соврал. Опять.

– Подожди тут, ага. Я твои сумки спущу. Видишь, сестренка, не такой я плохой.

– Все хорошо, я сама справлюсь.

Прежде чем она закончила говорить, новые кроссовки Драча уже утопали прочь, в темноту второго этажа.

Стефани поспешно приняла душ, каждые несколько секунд убирая голову из-под потока воды, чтобы выглянуть за край ванны. На всякий случай.

Но никто не бормотал у нее под ногами.

Казалось, лучше, безопаснее, принять душ и вымыть голову перед тем, как лечь спать, а не с утра перед работой. Она не представляла, как будет чувствовать себя к тому времени, как взойдет солнце, и хватит ли у нее духу вымыться. Она отказывалась жить еще один день без душа, и тепло воды принесло небольшое утешение, которого она жаждала.

Стефани опасалась глядеть на уходившую наверх лестницу, пока шла по коридору второго этажа к ванной, но постоянно напоминала себе, что теперь у нее другая комната в другой части дома, отчаянно выжимая столько успокоения из этого жалкого нового факта, сколько могла.

У нее кружилась голова, и она до сих пор не поела. В комнате ее ждали чипсы, шоколадка «Дабл Декер» и пластиковая коробка с сэндвичами из супермаркета, купленная за полцены, потому что срок хранения истекал сегодня. Она купила их, прежде чем поехать домой на автобусе, не в силах вытерпеть грязную кухню и готовку в микроволновке.

«Домой? Не думай так об этом месте. Это не твой дом».

Когда одна из ее коллег в торговом центре сказала: «Слава богу, уже почти пятница», – а потом перечислила планы на выходные, состоявшие почти полностью из слов «дом, парень, друзья, дом, парень, друзья», каждое слово вызывало у Стефани уколы зависти столь же сильной, как и тоска у нее в груди. Ей пришлось зарыться в рюкзак в поисках бутылки с водой, которая была ей не нужна, чтобы две другие девушки не заметили слез, навернувшихся на глаза.

Дом. У нее не было даже подобия дома, и это, в свою очередь, напомнило ей о мачехе в тот последний день: бледное и морщинистое лицо, поджатые губы, трясущаяся челюсть и мелькающие ресницы, красная, а потом бледная от потери самообладания, глаза, темные от ярости, за которой следуют крики, и тряска, и пощечины. С тех пор, как умер отец, такое Стефани видела слишком часто; безумие, способное продолжаться всю ночь.