Никогда не говори мне «нет». Книга 3 - стр. 5
За несколько лет он научился как-то жить с этим. Никому, даже близким, он не открывал своих способностей. Сначала не совсем понимая, что с ним происходит, боялся, что его поднимут на смех, потом не хотел вызвать нездоровое любопытство. Он не радовался и не гордился своей уникальностью. Воспринимал скорее как наказание Господне, чем как дар, и ничего хорошего в нём не видел. Ведь говорят обычно то, что ты хочешь услышать, а грязные мысли стараются скрыть.
В начальных классах Стас считался забитым закомплексованным болезненным ребёнком, с которым мало кто желал общаться. А он, понимая, что на самом деле думают о нём одноклассники, долго не мог поддерживать даже видимость хороших отношений, стараясь молча отгородиться от всех. Потом, когда Стас научился жить в ладу со своими возможностями, его замкнутость посчитали высокомерием и надменностью. А потом он действительно стал таким – гордым, сдержанным, несколько отстранённым, не терпящим неуважения к себе. Он научился абстрагироваться от мысленных посылов, и теперь к нему в голову не лезли непрошенные гости, если он сам их не пускал.
Но с прикосновениями ничего не мог поделать: как только его касался другой человек, то становился открыт, как книга, не всегда понятная, но вполне читаемая. А если этот человек подвержен каким-либо сильным эмоциям, то и в голове Стаса происходил похожий эмоциональный взрыв.
Учился он отлично, и вовсе не потому, что заранее знал, какой вопрос задаст учитель, или какой билет вытянет на экзамене. Ему было интересно учиться, к тому же, за неимением друзей он понял, что, собственно, ему больше нечем заниматься.
В выпускном классе он открыл в себе ещё одну уникальную способность: приложив некоторые усилия, он мог повлиять на эмоции, поведение и даже самочувствие другого человека. Правда, после этого сам чувствовал себя неважно. Создавалось впечатление, что всё, что он хочет изменить, проходит через него, он испытывает сначала на себе чужую боль, страх, гнев или желание и, изменив это в другом человеке, остаётся совсем без сил, с выпрыгивающим сердцем, будто пробежал стометровку.
Первый раз это случилось в одиннадцатом классе, в начале учебного года. Учитель задержался на урок, и среди ребят, ещё не усмиревших после летних каникул, вдруг разгорелась ожесточённая потасовка. Сначала словесная перебранка, потом в ход пошли кулаки и учебники. Стас, как всегда, сидел в стороне, за второй партой у окна, и старался не обращать внимания на то, что происходит сзади. Голова болела неимоверно, он отвык за время каникул от эмоциональных встрясок, и сейчас никак не мог войти в колею. Хотелось тишины и покоя, хотелось очутиться там, где ни одной живой души…
Сам не зная, почему, он вдруг встал с места, протиснулся в кубло орущих и мутузящих друг друга ребят, положил руку на плечо самого буйного в классе, Витьки Локтева, и, глядя тому в глаза, мысленно приказал успокоиться. Шум внезапно стих. Витька ошеломлённо уставился на Стаса, всем показалось, что сейчас ему врежет. Но тот только тряхнул головой, словно отгоняя наваждение, как-то натянуто улыбнулся и тяжело опустился на стул.
Сцена прошла в полном молчании. Стас вернулся на своё место, услышав позади себя окрик заводилы и буяна:
– Все успокоились и сели!