Нигиль - стр. 17
Первая чуть скривилась, покрутила в руках связку сушеных грибов.
– А сама-то? – Она оглядела свою спутницу. – Как ты столько вообще дотащила?
Вторая принужденно рассмеялась и махнула рукой.
– Разве же это много? Так, собрала только то, чего совсем не жалко. С утра что-то на глаза попалось. Не выбрасывать же.
– То-то я думаю, чего ты такая уставшая в этот раз. С утра – и уже замоталась! Себя нужно беречь.
Они криво улыбнулись друг другу. Потом вторая вздохнула:
– Моего ведь теперь переводят на второй этаж, сидеть будет рядом с начальством. – Она посмотрела на первую, а убедившись, что та закусила губу, продолжила: – Я не для того, конечно, одежду сдаю, чтобы муж по службе продвинулся. Но если на то будет воля Бога из Монолита, то уж он свой шанс не упустит.
Первая, совладав с собой, прошептала:
– С таким-то пожертвованием все у вас сложится замечательно.
– Вот и я так же думаю.
– Но главное ведь не Бога из Монолита задобрить. Ты ведь не потому столько жертвуешь, что гнева боишься?
– Нет, разумеется, не поэтому! – забормотала вторая. – Как можно!
– Вот и я не поэтому, – поспешила добавить первая.
Замолчали.
Вдруг толпа впереди расступилась. Хор стих. Ворота в церковный сад начали открываться, и тогда первая женщина вскрикнула:
– Вот он идет! Отец-настоятель дай-Есчё!
Она обернулась и с улыбкой взглянула на Нолля. Может быть, ей хотелось поделиться с ним своей радостью. Но Нолль не улыбнулся в ответ. Он уже смотрел вперед, вместе со всеми.
Отец-настоятель, в темной мантии, с пурпурным клобуком[1], из-под которого на лицо спадала черная вуаль, остановился перед воротами. Позади него встали еще трое служителей.
Толпа замерла. Верховный жрец покрутил трясущейся головой из стороны в сторону – должно быть, обводя взглядом собравшихся. Наконец поднял в воздух морщинистый палец и заговорил.
– Братья и сестры! – Из-под пурпурной вуали послышался слабый беспокойный голос. – Обратите же взгляды на запад, к Его темнице и обиталищу, и смиренно покайтесь. Слушайте то, что я говорю вам, ибо моими устами говорит Он – Бог из Монолита! Не я вызвался быть Его воплощением, но сам Он избрал меня нести эту тяжкую ношу. Вспомните, братья и сестры, о тумане, тьме и молчской беде, что ниспосланы нам за все прегрешения, вольные и невольные. Вспомните же! Обратите взгляды к западу! И смиренно покайтесь! Так говорю вам я, уста и десница Бога из Монолита!
Все послушно повернули голову и уставились в небо – куда им было указано. Вдали, из тумана, все так же – и пока молчаливо – выступали неясные очертания стальной громады. Только Нолль все продолжал смотреть на ворота, изучая трех служителей, что стояли у Верховного жреца за спиной.
Первый из них был высоким, второй – низковатым и полным, а третий – совсем ребенком. «Похоже, того возраста, что и тот мальчик, вязавший венки, – подумал Нолль. – Может быть, он и есть». У всех троих лица были скрыты красными вуалями.
Монолит прогремел, и где-то чуть позади над переулками пронеслись с десяток крыс с горящими хвостами.
– Быстро на этот раз! – радостно прошептала первая женщина, когда раскаты умолкли.
Вторая быстро кивнула.
– Да. Тогда-то чуть не до обеда ждали. Ну, готовься, сейчас пойдут собирать.
– Бог из Монолита одобрил жертву его преданных слуг! – возвестил отец-настоятель и указал на трех служителей – те как раз выступили вперед. – Отдайте же ваши дары этим трем братьям! Завтра, в день перед полнолунием, они спустятся в Нижний город и вверят ваши дары нуждающимся. Так ваши просьбы будут услышаны, а грехи прощены!