Ничья его девочка - стр. 22
Какой я люблю соус? А никакой, бл*дь, я их отродясь не пробовала. И вообще, какая к черту тюрьма. Внутри все клокотало от испуга, и сердце билось так сильно и гулко, что, казалось, выскочит сейчас через рот.
– Я не хочу в тюрьму!
– Конечно, не хочешь. Туда никто не хочет. Ты ж не идиотка, хотеть себе плохого, верно, Лисичка?
– Не называйте меня так! Бесит!
– А мне нравится.
Он достал из пакетов остальные коробочки, а я уставилась на его руки с толстым кольцом на безымянном пальце и красивыми блестящими часами на запястье. Вены возле костяшек чуть выступают, но не так уродливо, как у грузчиков, а красиво, по-мужски. Мне вдруг стало интересно, какие они – его руки. Теплые? Холодные? Шершавые или мягкие? Да хоть ледяные, как его глаза проклятущие, бледные. И мне какое дело до его граблей?!
– А поэтому мы с тобой, Есения, будем заключать договор.
Он разложил на тарелки содержимое коробочек, и мой желудок уже привычно и отвратительно спалился этим дурацким урчанием. Вечно голодный… блин, вечно меня выставляет бомжихой. Барский сел на стул и кивнул мне на тот, что стоял напротив. Я взобралась на него и твердо решила не есть, пока этот гад не скажет, чего от меня хочет. Но руки чуть ли не сами тянулись к вилке. Но слово «договор» внушало ужас и какие-то совсем жутко-плохие и постыдные мысли.
– И что за договор? Спать с вами, да? В этом домике? Я так и знала, что вы извращенец и педофил!
А он расхохотался. Раскатисто, оскорбительно и настолько мерзко, что мне захотелось разбить тарелку о его голову. Он продолжал смеяться, как будто я сказала что-то такое глупое и несуразное… и мне стало стыдно, захотелось превратиться в точку и испариться.
– Ну ты и дура, Есения. Ничего более нелепого я в своей жизни не слышал, – посмотрел на меня и захохотал снова. И я не выдержала, схватила вилку и изо всех сил хотела вонзить ему в руку, но вместо этого вонзила в стол, так как руку он молниеносно убрал. Жаль, не попала! Но хоть ржать перестал. Ледяные глаза сузились, и он вдруг схватил меня за запястье и выкрутил с такой силой, что я, взвыв, чуть не клюнула носом в тарелку, в свое тушеное мясо, от которого так умопомрачительно пахло.
– Еще раз поднимешь на меня руку – сломаю.
И тут же отпустил.
– Попробуй. Это мясо по-мексикански. Твой отец его любил и меня на него подсадил.
У меня от удивления перестало болеть запястье, и я, округлив глаза, уставилась на Барского. Он заговорил со мной о моем отце?
– Да, Сергей любил мясо по-мексикански, и лучше, чем твоя мать, никто не умел его готовить. Попробуй. Может, вкусовые предпочтения передаются по наследству.
И смотрит прямо мне в глаза, очень внимательно, словно душу сканирует, прощупывает, обыскивает. Он страшный человек, он точно психопат. Вот так вот переключаться может только маньяк какой-то. Я попробовала мясо и от наслаждения чуть не застонала, это, и правда, было безумно вкусно.
– Ты ешь-ешь, а я буду говорить. Я так понимаю, что тюрьма тебе не подходит, а значит остается вариант с нормальной жизнью. Но ее надо заслужить. И поэтому ты будешь учиться, ты будешь меняться ровно до тех пор, пока я не решу, что тебя можно показывать людям.
Я с полным ртом опять посмотрела на него и ощутила, что горло сдавило спазмом. Проглотить я точно ничего не смогу. Но я все же проглотила и нагло спросила: