Ничего личного, кроме боли - стр. 3

– Ты же самые безнадежные дела раскрыла, Машка, – протянула с упреком секретарша. – Опытные ребята, по двадцать лет работают, и не смогли. А ты раскрыла. Что, не колдовство?

– Да, мистика какая-то, – подхватила бухгалтерша. – Маш, а правда болтают, что мать у тебя была цыганкой?

– Да идите вы! – Она фальшиво рассмеялась. – Цыганка, это же надо придумать! Следующий вопрос, боюсь, будет об алхимии. Налегайте лучше на угощение. Смотрите, сколько всего.

Налегать никто не стал. Через полчаса ее отходная закончилась. А еще через день она уехала с твердым намерением никогда в этот город не возвращаться.

Теперь у нее другая жизнь. Хочется думать, лучше той, которую она уже успела прожить.

– Как котлетки, Мария? – Голос Кошкина вклинился в воспоминания. – Смотрю, ты совсем не ешь.

– Котлетки? – Она очнулась. – Не могу что-то.

– Волнуешься?

– Ага.

– А ты не переживай так. У меня хорошие ребята в отделе. Правильные. Что встретили сдержанно – не обижайся. Присмотреться нужно к тебе.

– А вы, Сергей Иванович, уже присмотрелись? Как вам новый сотрудник? Вернее, сотрудница?

Она сосредоточилась на котлете, чтобы не встречаться с ним глазами.

– Мне-то? – Кошкин допил компот, стряхнул с рубашки крошки от булочек. – Хвалили тебя, Мария, на прежнем месте, это мне Горевой уже сообщил. Хвалили как оперативника. Но как о человеке мало что могли сказать. Неконтактная, сдержанная. Никто о тебе ничего не знает.

– Это так. – Кивнула, прожевала последний кусок котлеты, кстати, вполне съедобной. – Но и нечего особенно было рассказывать.

– Это как? Хочешь сказать, у тебя нет бурной личной жизни?

– Вся моя жизнь – работа. – Маша дернула плечами. – Мне некогда заниматься ерундой.

– Ага. – Кошкин помолчал. – Ты не замужем, задушевных подруг нет, друзей тоже. Я правильно понял?

– Так точно, товарищ майор. – Маша принялась за вторую котлету. – Мои родители умерли семь лет назад. Ушли один за другим – сначала отец, потом мама. Мне нужно было сосредоточиться сначала на учебе, потом на работе.

– Понятно. – И тут же ткнул куда-то в воздух пальцем. – Последний вопрос: почему служба в полиции? Странный выбор для девушки. Служба тяжелая: трупы, вонь, преступники. Приходится общаться с отбросами общества. Почему, Мария? Хотелось помогать человечеству – стала бы врачом. Это благородно. Так как?

Маша хлебнула кисель. Сдержалась, чтобы не поморщиться: несладкий и жидкий. Она такой не любила. Поставила стакан, глянула на Кошкина. Ждет ответа.

– Понимаете, товарищ майор, всю жизнь я хотела найти… – Она поискала нужное слово – не нашлось. Сказала первое, что пришло в голову: – Хотела найти одного человека.

– И кого же?

– Себя, – ответила она просто и угадала по выдоху, что ответ разочаровал. – Да, товарищ майор. И так бывает.

– Станислав Георгиевич, с вами все в порядке?

Глупая секретарша, которую давно пора было уволить, стояла перед ним в довольно странной позе. Пятки и носки вместе, корпус напружинен и наклонен вперед. Если бы не откровенная тревога в коровьих глазах, он решил бы, что она пытается его соблазнить. Но нет, в глазах Эльзы была тревога, и это означало, что все плохо.

Эльза редко за кого переживала. Если начистоту, ни за кого и никогда. Эгоистка махровая, именно это и спасло ее от увольнения. Он сам был такой. Они даже неплохо ладили. Она его не раздражала. Если он срывался – не обижалась. Приглашение съездить за город развлечься воспринимала спокойно – никаких истерик и оскорбленной добродетели. После отдыха, весьма активного, умела держать дистанцию. «Станислав Георгиевич», и ничего лишнего. Это тоже помогло сохранить рабочее место.