Ничего личного, кроме боли - стр. 18
Затем, что тебя измучило чувство вины – раз.
Затем, чтобы переложить эту вину на кого-то – два.
Затем, чтобы снять с себя подозрения, – три.
Последний пункт Маша держала на случай, если Новиков устал от старой матери и решил от нее отделаться таким изуверским способом. Не хотелось в это верить, но и исключать было нельзя.
– Этого человека ваша мать должна была знать.
– Почему? – удивился он.
– Она впустила его в дом.
– Вы считаете, это случилось дома? – Он сильно побледнел.
– А по-вашему, где?
– Не знаю. Может…
– Не может, Игорь Валентинович, – перебила она. – Вы сами установили, что она умирала в течение двух часов, так?
– Да.
– Когда вы приехали домой?
– В начале шестого.
– Сколько на тот момент она была уже мертва?
Он задумался, обхватил ладонью подбородок. Спина снова выгнулась дугой.
– Я сейчас задаю вопрос не сыну, а профессионалу, – жестко произнесла Маша. – Врачу. А врач по остыванию кожных покровов может установить время смерти.
– Около двух часов, от силы три. Да, три часа. – Его лицо задергалось, как при нервном тике.
– Итак. – Она застрочила в блокнотике. – Вы приехали в семнадцать двадцать, так?
– Приблизительно.
– К этому времени она была три часа мертва. Значит, смерть наступила между четырнадцатью и пятнадцатью часами. Инъекцию ей могли сделать в районе полудня.
– Сразу, как она зашла домой? – Новиков вдруг принялся отчаянно ерошить коротко стриженные волосы. – А вдруг кто-то сделал это в транспорте? Она же ездила на автобусе. Или в магазине?
– Игорь Валентинович, мы ведь с вами понимаем: такую дозу инсулина вколоть незаметно нельзя. Так?
– Да. Вряд ли.
– Ваша мама наверняка поделилась бы с кем-нибудь таким происшествием. Пожаловалась бы на боль. Да просто вскрикнула бы от укола, случись он в общественном транспорте. А она, по вашим собственным показаниям, остановилась во дворе перекинуться парой фраз с продавцом газет. И ни слова.
– Ни слова.
– Значит, это случилось уже после того, как она вошла в подъезд. И скорее всего, случилось в квартире. – Она говорила медленно, просто рассуждала вслух. – Если бы напали в подъезде или в лифте, ваша мама подняла бы тревогу. А здесь, надо полагать, все было добровольно. Что говорит ваш эксперт?
– О чем?
Кажется, он примерял сейчас эту роль, роль убийцы к каждому знакомому. Бегающий взгляд, рассеянное внимание. Она трижды задала один и тот же вопрос, и все без толку.
– Были у вашей матери на теле какие-нибудь синяки, подтверждающие, что она оказывала сопротивление?
– Что, простите? Синяки? Нет, синяков не было. – Кивнул с отсутствующим видом: – Да, вы правы, она сама кого-то впустила. Сама позволила сделать себе инъекцию. Она знала этого человека, здесь вы в точку.
Резко поднялся, одернул дорогой пиджак, надетый на футболку. Неожиданно протянул руку:
– Отдайте.
– Что?
– Отдайте заявление.
– Не поняла. – Маша тоже поднялась. – Сожалею, Игорь Валентинович. Но…
– Я отзываю свое заявление.
– А почему? – Она резво убрала за спину лист бумаги, исписанный его нервным почерком. – Вычислили убийцу и желаете с ним поквитаться самостоятельно?
Он промолчал. Только дышал тяжело и смотрел исподлобья, с невесть откуда взявшейся неприязнью.
– Сядьте, Новиков!
Странно, но он послушался. Упал на стул. Его трясло – подпрыгивали колени, дергались пальцы на лацкане пиджака, кривился рот.