Ничего кроме надежды - стр. 67

Она не договорила, обеими руками вцепилась вдруг в рукав его полушубка, уткнулась лицом, вся сотрясаясь от беззвучных рыданий. Он стал молча гладить ее по плечам, не пытаясь даже что-то сказать. Скоро она затихла.

– Ну что, идем? – спросил он. – Где ты квартируешь-то?

– Послушай, Сережа, – сказала она тихо. – Если хочешь, мы никогда больше не увидимся, я тебе обещаю, – но сегодня не оставляй меня одну, прошу тебя, потом я могу хоть на другой фронт перевестись, у меня есть возможности. Я не знаю, что ты сейчас обо мне думаешь, да не все ли равно в конце концов, – иначе я не смогу, не вынесу, мне ведь от тебя совершенно ничего не надо, просто я одна не могу быть с этими своими мыслями, воспоминаниями, не оставляй меня сегодня, Сережа…

Новый комендант появился в лагере неожиданно. Вообще-то Фишер давно говорил Тане, что рано или поздно его отсюда уберут, и даже называл сроки; но сроки проходили, кончился январь, миновала половина февраля, а об учителе, застрявшем на посту лагерного коменданта, никто не вспоминал. Фишер клял свою судьбу и начальство, а Таня была довольна. Она уже начала надеяться, что никаких перемен в «Шарнхорсте» вообще не произойдет.

Но однажды днем, когда она, распределив работы между дежурными, занималась стиркой у себя в комнате, ее вызвали в канцелярию. Явившись туда, Таня увидела человека в форме СА – сапоги, заправленная в бриджи темно-желтая рубаха с продетым под погон ремнем портупеи, заколотый круглым значком со свастикой галстук и большой нож на поясе. Штурмовик был высок и пузат, с подстриженными а-ля фюрер усиками. Он стоял посреди комнаты, расставив ноги и держась обеими руками за широкий поясной ремень. Фишер, морщась от дыма зажатой в губах сигареты, рылся в выдвинутом ящике своего стола.

– Это вот наша переводчица, – сказал он, когда вошла Таня. Потом покосился на нее и добавил: – А это новый комендант, шарфюрер Хакке. Куда к черту могли деваться бланки отпускных свидетельств?

– Они в другом ящике, – сказала Таня. – Разрешите… Подойдя к столу, она раскрыла левую тумбу и быстро нашла бланки.

– В высшей степени странно, – квакающим голосом заявил шарфюрер. – Переводчица имеет доступ к лагерной документации? Может быть, печать тоже находится у нее?

– Печать я ношу с собой, – сказал Фишер и ощупал свои карманы. – Нет, оставил дома. К печати, разумеется, никто, кроме меня, доступа не имеет.

– Но содержимое вашего стола переводчица знает лучше вас, – продолжал новый комендант тем же мерзким голосом. – Должен сказать, это вопиюще противоречит всем инструкциям.

– А я этих инструкций не помню, – сказал Фишер. – Я, партайгеноссе Хакке, разбираюсь в них приблизительно так же, как вы в педагогике. Двадцать раз я просил убрать меня отсюда куда угодно… хоть на Восточный фронт.

– Не сомневаюсь, что ваше истинно германское желание будет удовлетворено, партайгеноссе Фишер, – проквакал Хакке. – Переводчица может удалиться.

– Jawohl, Herr Lagerfuhrer22, – отчеканила Таня и сделала четкий поворот налево кругом. Выйдя, она присвистнула изумленно и горестно: ну и фрукт!

Через час к ней зашел Фишер. Видно было, что он расстроен, но старается этого не показывать.

– Н-ну, переводчица, – он усмехнулся закуривая, – кажется, твоя сладкая жизнь окончилась. Что?