Ничего, кроме любви - стр. 24

 – Слушай… – Он допил лекарство и фыркнул: ядрёная бодрящая хренотень. Не хуже пива. Но и не лучше… – Мне бы шефу позвонить. Я у тебя сколько провалялся?

 – Двое суток.

К такому повороту жизнь Сергея не готовила.

 – Сколько? – заморгал он. – Двое суток?

Двое суток!

Да Дыбенко с него шкуру сдерёт! А потом сожрать заставит! Вот ведь засада!

Серый откинул плед, намереваясь вскочить… и…

 – Почему на мне нет трусов?!

Крис даже бровью не повела и, как ни в чём не бывало, изрекла очевидное:

 – С обнажённого тела легче смыть кровь, блевотину и грязь. – И, поднявшись, добавила: – Твоё бельё я постирала. Как и всю одежду. Сейчас принесу, если высохло.

 – Уж будь любезна, – процедил Серый сквозь зубы. Кристине, конечно, давно не четырнадцать и, несмотря на пакостные предположения соседок, наверняка он не первый мужчина, которого она видела голым. Но…

Что конкретно вывело его из себя, Сергей так до конца и не понял. Просто… ну неправильно это, вот так раздевать человека без разрешения!

Хотя… Это же Крис. Чудаковатая клуша в черепашьих очках… Вот если бы его раздела та чернявая администраторша из «Сладкого вечера» – другое дело…

Однако, когда соседка вернулась со стопкой белья, Серый натянул на себя плед весьма основательно. Не из-за стеснения, но повинуясь какому-то необъяснимому внутреннему побуждению.

 – Вот одежда твоя, – сказала Крис, аккуратно укладывая стопку на стул рядом с кроватью. – А вот записка.

Она протянула сложенный вчетверо лист.

 – Записка?

 – Да, – безучастно отозвалась Кристина. – Твоя коллега – кажется, лейтенант Павлова – приходила вчера…

 – Верочка?

 – Надо думать, – соседка неопределенно пожала плечами: не моё, мол, дело.

 – Но почему… – Серый сжал и разжал перебинтованный кулак: костяшки саднило. – Почему ты не позвала меня? Не разбудила?

 – Потому что ты спал, как диснеевская принцесса Аврора, – последовал ответ, а в глазах за стёклами вроде бы мелькнули лукавые искорки. Или показалось?

 – Как кто? – нахмурился Серёга. Порой он не понимал Кристину вовсе.

 – Не важно, – отмахнулась она. – Ты был под действием мощного седативного препарата…

 – Чего?

 – Успокоительное тебя вырубило! – всплеснула руками Крис. – Так понятней?

 – Сразу бы так и сказала, – буркнул Серый и насупился. – А то принцесса… Аврора…

Он развернул бумажонку, и глаза побежали по ровным строчкам…

«Дорогой Сергей!» – писала Верочка крупным округлым почерком.

Чудеса! Целое письмо накатала. Давненько он писем не получал. Давненько…

Пока служил, ему писала Лиза. И письма начинались сладко. Так сладко, что даже мёд в сравнении казался горьким: «Дорогой», «Серёженька», «Любимый мой», «Родной»… А заканчивались так вообще слаще сладкого: «Я жду тебя…», «Я всегда буду твоей…», «Возвращайся живой!»…

Она клялась, что будет любить до последнего вздоха…

Она клялась, а он верил и целовал, засыпая в обнимку с автоматом, её порядком измятую фотографию…

Дурак…

Вера и Хворов зацепок не обнаружили. Баро Алмазный с посторонними в контакт не вступал, и его родные тоже. Никто чужой в Калиничи не приезжал. Даже беременную шестнадцатилетнюю девчушку, четвёртую жену барона, наблюдал не врач, а мать Баро – жуткая старуха, которую все считают ведьмой.

«Накосячил я, – понял Серый и нахмурился. – Первенец – вот кто потенциальная жертва. Именно первенец, и никто другой. А я… натворил дел в этом сраном Арбузе. Вспомнить стыдно…».