Ничего, кроме личного - стр. 2
Завтра они с дочкой пойдут выбирать коляску для куклы. Любую. Он так и скажет: «Выбирай любую». Ему не придется загораживать спиной дорогие модели. Он просто отойдет в сторону и насладится моментом отцовской щедрости.
Жена Лена всплеснет руками и отругает их за дорогую коляску. Но лучше, когда жена ругает за мотовство, чем молчит из жалости.
Антон прокручивал в голове завтрашние сцены, бодро шагая в сторону лесопарка.
Позади остались метро и переполненная маршрутка. Предстояло углубиться в лес, чтобы срезать путь до места встречи с Тихоном Ерофеевичем.
Антон избегал давать оценку тому, чем с его помощью занимается федеральный чиновник. Себя он успокаивал тем, что он мелкая сошка, крошечный винтик странной экономической системы, которую можно считать русским чудом. Вроде бы власти воруют, но люди не в обиде. И вообще, размышления на эту тему он пресекал как бесплодные, печальные и опасные.
«Все так живут», – думал он, поскальзываясь на мокрой грязи.
Вдали показался контур машины, застывшей в ожидании. Антон заторопился. Будучи внутренне интеллигентным человеком, он стеснялся опаздывать.
– Добрый вечер. – Он постучал в окошко автомобиля.
Тихон Ерофеевич опустил стекло и оттуда дохнуло теплым воздухом с едва уловимой ноткой цитрусового аромата. Тихо звучала незнакомая музыка.
Антон многое бы отдал, чтобы посидеть в таком салоне. Его машина переживала очередную реанимацию в автомастерской, но даже при благоприятном исходе его старенький «Форд» был полон других запахов и других ощущений.
Тихон Ерофеевич хотел выйти и даже приоткрыл дверцу, но, взглянув под ноги, передумал. Месить грязь не хотелось. В багрец и золото одетые леса, говорите? Темно и сыро. Мерзко, одним словом. Его лицо отразило всю эту гамму чувств и усилием воли вернулось к выражению доброжелательного покровительства.
– Вот, Антон, заслужил. Что причитается, то твое, я слово держу. – И он протянул пачку денег.
Антон протянул руку, заметил, что она вся мокрая, попытался вытереть о куртку, но по ней тоже стекала вода.
В голове Тихона Ерофеевича мелькнула шальная мысль: «Может подвезти бедолагу? До какого-нибудь метро подбросить…» Но он представил себе, как запотеют стекла от мокрой одежды и сколько грязи останется на ковриках в салоне, и решительно прогнал эту бредовую мысль.
Однако Тихон Ерофеевич был человеком, не лишенным сострадания к ближнему. Порылся в бардачке и достал пакет. Засунул туда деньги и протянул Антону.
– Держи! Чтоб не намокли!
– Спасибо, Тихон Ерофеевич, – с чувством сказал Петухов. – Простите, что заставил вас ждать.
– Пустяки. Ну, бывай!
Машина зарычала благородным басом и, светясь красными улыбками задних фар, плавно тронулась с места. Ее путь лежал в Подмосковье, где уже топилась баня и сестра накрывала на стол. Где пахло очередным кулинарным шедевром. Где было тепло, сухо, вкусно, весело и расслабленно. Чиновник, рассчитавшись с Антоном, поставил точку в очередной сложной схеме и мог позволить себе немного отдохнуть.
Антон двинулся в обратный путь.
Идти с деньгами оказалось легче. Ноги тверже стояли на земле. Антон реже поскальзывался и чаще смотрел не в грязь, а в небо. Оно было таким же черным, но отличалось кардинально. Это была разница черного платья Шанель и черного халата уборщицы. Антон размышлял о таинстве цвета, когда его окликнули.