Нежный человек - стр. 4
– Спасибо. Ты с какой школы?
– Пятьдесят шестой.
– Я с пятьдесят первой. Какой класс?
– Пятый…
– Я тоже. Как зовут тебя?
– Саша.
– Я Женя.
Этого парня всегда будут бить, подумал Александр, вот хули он улыбается, волосы длинные глаз не видно, разрешают же некоторым, и этот браслетик под рукавом из каких-то разноцветных пластмассовых камешков.
– Я вообще-то в кино…
– Я тоже!
И Женька достал мокрую желтую бумажку. Рубль.
– У вас классная кто?
– Англичанка.
– У нас историчка. Хорошая тетка, старенькая уже. А еще прикинь училка пения каждый урок закрывает дверь на ключ и ставит нам пластинки слушать "абба-бониэм"…
Женька подробно описал учительницу – молодая, пьяница, блестящие сапоги-чулки на высокой подошве, пластинки такие голубые, на одной стороне нормальные ансамбли, на другой "Ялла" или "Гунеш"
В буфете они купили лимонад и бисквитные пирожные, Женька достал вкладыши, вывалил пачку на стол, Александр закашлялся. Не может быть у одного человека такого богатства. Микки Маус, Дональд, еще какие-то волшебные животные, запах жевательной резинки…
– У меня отец в "Астории" работает, на, возьми парочку.
– Меняю на гильзы.
Это единственное, что было в карманах Александра. Женька засмеялся:
– Не надо, зачем? На вот еще, возьми.
Гильзы от патронов были у всех, пистолетные, ружейные, разные. Валялись везде, всего-то тридцать лет после войны.
…Когда вышли из кинотеатра, стемнело, к вечеру улицы оживали, катили троллейбусы по проспекту, набитые народом. Очереди везде в каждом магазине, желтый снег от витрин, пирожковая в подвале около "Ремонта часов", они присели на корточки, заглянули в окна.
Бабуля в марлевом колпаке наливала горячий кофе в граненые стаканы, заворачивала в бумажную ленту пирожки. Меховые шапки на затылках, каракулевые воротники, мужики пьют портвейн из граненых стаканов. Дверь не закрывается – народ туда-сюда смех, пар, звон посуды, двупалая вилка мечет пирожки из кастрюли в бумагу, пирожок с мясом – 10 коп., беляш 22, пирожок с морковью – 7 копеек. Давно остыли пирожки с морковкой, никто не берет, лежат себе горкой на подносе. Кушать хочется…
Женьку встречала мама как раз в том самом сквере на развалинах снежной крепости. Красивая женщина похожая на "кавказскую пленницу"
– Кто этот мальчик?
– Из пятьдесят шестой школы…
Женька не попрощался, слышно было, как он что-то объясняет, Александр пару домов шел за ними, пока не свернул во двор, к себе на Гатчинскую.
Потом они виделись один раз в очереди за апельсинами в "Диете" перед восьмым марта. Женька улыбнулся, пожал плечами, он был с родителями и большой хозяйственной сумкой. Из сумки торчали макароны, зеленый лук, "городской" батон…
В мае месяце на последнем уроке классная руководительница, стуча перстнями по столу и чеканя каждое слово, предупреждала:
– Каждого! Внимание, класс! Что бы. Все. На лето. Уехали из города. К бабушкам. Дедушкам. Пионерские лагеря. Куда хотите. Что бы. Никого в городе не было! Все слышали?
Александр сидел за первой партой, буфера Нины Васильевны колыхались у него над темечком.
– У иностранцев ничего не клянчить! – Нина Васильевна даже гавкнула на букве "я" и бум-с перстнем об парту – точка, то есть восклицательный знак, конечно же.
Олимпиада…
Александр вернулся в конце июля, в лагере остались нищеброды из многодетных семей и дети пьяниц. Александр видел, как они плакали, когда колонна автобусов выезжала через распахнутые ворота. За два-то месяца все остопиздело и черника и теплый песок берега Вуоксы и жареный на костре хлеб. Прощайте! Увидимся!