Нежные юноши (сборник) - стр. 24
Вновь начался диалог, поднимаясь и опускаясь, словно волны. Энсон почувствовал, как внезапно проснулась память.
– А ты разве не был помолвлен? – спросила она. – Была же у тебя какая-то… Долли, кажется?
– Даже до помолвки не дошло! Я собирался, но я никогда не любил никого, кроме тебя, Пола.
– Вот как, – сказала она. А затем, после паузы: – Этот ребенок – первый, которого я по-настоящему хочу. Видишь ли, я, наконец-то, влюбилась!
Он ничего не ответил, пораженный вероломством ее памяти.
Видимо, она заметила, что ее «наконец-то» стало для него сильным ударом, потому что тут же добавила:
– Я теряла голову рядом с тобой, Энсон! Ты мог заставить меня сделать все, что угодно. Но мы не были бы счастливы. Я для тебя недостаточно умна. Я не люблю все усложнять, как ты. – Она помолчала. – А ты никогда не остепенишься, – сказала она.
Это было как нож в спину – из всех возможных обвинений именно этого он никогда не заслуживал.
– Я бы остепенился, если бы женщины вели себя иначе, – сказал он. – И если бы я не знал их так хорошо, и если бы они не портили нас для других женщин, и если бы у них была хоть капля гордости! Если бы я только мог уснуть и затем проснуться в доме, который был бы по-настоящему моим! Ведь именно для этого я и создан, Пола, именно это женщины всегда во мне замечали и любили! Проблема в том, что теперь мне уже никогда не пройти отборочный тур.
Хагерти вернулся около одиннадцати; они выпили виски, а затем Пола встала и объявила, что идет спать. Она подошла к мужу и встала рядом с ним.
– Где ты был, милый? – спросила она.
– У Эда Саундерса. Выпили по стаканчику.
– А я беспокоилась. Думала, вдруг ты меня бросил?
Она прижалась головой к его груди.
– Он такой милый, правда, Энсон? – спросила она.
– Полностью согласен! – сказал Энсон, рассмеявшись.
Она подняла голову и посмотрела на мужа.
– Ну, я готова, – сказала она. Затем повернулась к Энсону: – Хочешь увидеть наш фирменный семейный гимнастический номер?
– Конечно! – заинтересованно ответил он.
– Отлично. Начинаем!
Хагерти с легкостью подхватил ее на руки.
– Вот какой у нас номер: каждый вечер он относит меня наверх на руках! – сказала Пола. – Правда, очень мило с его стороны?
– Да! – сказал Энсон.
Хагерти слегка склонил голову, прижавшись щекой к щеке Полы.
– И я его люблю! – сказала она. – Я ведь тебе только что говорила, правда, Энсон?
– Да, – сказал он.
– Он самый-самый милый на всем свете – правда, радость моя? Ну, спокойной ночи, Энсон… Мы пошли. Ух, какой же он сильный!
– Да, – сказал Энсон.
– Я выложила для тебя пижаму Пита, найдешь ее у себя на кровати. Сладких снов! Увидимся за завтраком!
– Да, – сказал Энсон.
Старшие компаньоны в фирме настаивали, чтобы Энсон уехал на лето за границу. Уже семь лет он почти не отдыхал, говорили они. Он выдохся и нуждался в перемене обстановки. Энсон отказывался.
– Если я уеду, – говорил он, – я никогда не вернусь.
– Это просто смешно, старина! Вернешься через три месяца, и никакой депрессии! С новыми силами!
– Нет! – упрямо качал он головой. – Стоит мне остановиться, и я уже не смогу вернуться к делам. Если остановлюсь, это будет означать, что я сдался – и с делами будет покончено!
– Мы готовы рискнуть. Отдыхай хоть полгода – мы не боимся, что ты нас бросишь. Да ты и сам будешь не рад, если оставишь бизнес.