Незабываемое лето, или Женитьба полковника - стр. 6
– Сначала заплати, потом проси. Ты уже в долг на половину месяца получил рюмашек, – отозвалась Анечка.
– Эх, бабы, бабы… Не понять вам широкую душу мужика. Вишь, человек какой приехал, ты войди в положение…
– Да войдешь с тобой в положение. Жди да радуйся, – и Анечка рассмеялась над своей шуткой.
– Ну, вот че ей скажешь? Баба есть баба. Да, жисть пошла, все с ног на голову… А все потому, что душу свою мы замарали. Щас ведь не докричишься до людей, не достучишься, где русская душа? Где помощь друг другу? А-а… – Петрович махнул рукой и хмуро склонился над столом.
Несколько минут они ели молча, затем Петрович продолжил свои философские рассуждения:
– Вся жисть теперь идет не так, все ведь с ног на голову перевернуто. Вон в деревнях-то куды ни глянь – все молодые пьют, а работать за них старики должны. А скоко беспризорных бегает, потому что бабы неустроенны, нечего самим пожрать и дитя покормить. Все потому что души-то нет, потеряли мы душу, все токо о теле своем думают! Я вот прихожу сюды, посмотрю на прилавок: то бы взял, это… а денег нема. Спасибо, хоть жратва за счет пансиона, да на сигареты хватает…
Петрович угрюмо тыкал вилкой в тарелку. Вирсавий Легонтович почувствовал желание покинуть кафе, что и решил незамедлительно осуществить, но Петрович чутко отслеживал ситуацию и, оценив, что настал «критический момент», обратился к отставному полковнику.
– Слушай, давай за встречу. Возьми мне одну, я потом тебе отдам.
Кот подкрепил просьбу Петровича громким мяуканьем и отчаянным трением о ноги Вирсавия Легонтовича.
– Вон и скотинка просит, не дай говорит засохнуть хозяину. Скотинка и та понимат. Она, ежели ты к ней с душой, так она чуствует…
То ли «скотинка» сыграла свою роль, то ли Вирсавий Легонтович пожалел «засыхающего хозяина», но, в итоге, он заказал еще пару рюмок коньяка, поймав при этом укоризненный взгляд Анечки.
– Вот это – дело. Ты – настоящий мужик. За тебя и за твои дела Петрович всегда пьет до дна! Чтоб те отдохнуть как надо!
– Да, хотелось бы…
– Во-во и я про то… чтоб те хотелось и моглось! Ведь бабы-то че нынче пошли? На ину глядишь – срам срамом. Я одним днем исправлять понтон должон был. Пришел, гляжу, а там девка, тудыть ее в качель, почти голая лежит. Вот не поверишь, из одежи на ней – ну одни тонкие ниточки, чтобы срам прикрыть и сиськи спрятать…
– Это купальники сейчас такие модные у женщин, бикини называются, – Вирсавий Легонтович сразу воспрянул, у него появился интерес в глазах. – А когда эта девица отдыхала?
– Срамота это называется. Я жисть прожил, знаю че говорю… Да в начале июля она была. Ну, я ей возьми да скажи: «Ты б, девка, не замерзла бы, а то хоть трусы бы взяла».
Петрович захрипел и зашелся смехом.
«Мне бы тогда на этот понтон…», – подумал Вирсавий Легонтович, а вслух сказал:
– А не послала тебя девица куда-нибудь… за своими трусами?
– Э-х ма, ты как будто там был! Послала… ядрена матрена!
Петрович удовлетворенно похрюкал себе в кулак, гася последние приступы смеха, вздохнул и вернул своему лицу привычное хмурое выражение:
– Бездушно люди живут, бездушно, а ведь задыхаются сами в бездушие своем, ведь не видят ничего вокруг себя. Я че пью-то, может, штоб уйти от бездушья-то энтова, ведь мы как мертвые, как роботы живем… Вот скотинка, она и та душу чует. Кабы с ней по доброму и она всем добром к тебе. Я знаю че гутарю, да, Василий?