Невольницы ада. Следствие ведёт Рязанцева - стр. 7
– Ну что вы, – Лена свирепо глянула на сестру, тут же подняла невинные глазки на мужчину и мило улыбнулась, – вы совершенно нам не мешаете. Не будь рядом столь весёлой компании, мы бы совсем заскучали.
Все художники представлялись Лене людьми самовлюблёнными, и она намерено придала сказанной фразе саркастическую двусмысленность, надеясь мягко отшить непрошеного визитёра, но мужчина казался неуязвимым.
– Я не могу позволить столь очаровательным особам скучать в одиночестве и потому настоятельно приглашаю вас за мой стол.
Лена набрала в лёгкие побольше воздуха. «Может послать его?», – вопрос мысленно адресованный сестре, повис в воздухе, видимо, так и не долетев до её замутнённого медовухой сознания, потому что Светка радостно приподнялась, намереваясь пойти на поводу у художника.
– Разрешите пригласить вас на танец, – услышала Лена за своей спиной и обернулась. Высокий молодой человек в джинсах, белой футболке и пиджаке рядом с импозантным, одетым с иголочки художником выглядел «парнем с нашего двора». Лена вскочила с места и, хватаясь за удачно подвернувшуюся «соломинку», протянула парню руку.
Заунывно пел саксофон. В такт музыке двигались ноги, плечи, бёдра. Рука Лены замерла в чужой мужской руке вместе с сердцем. Есть такое выражение – сердце замерло. У каждого такое случается иногда, замирает сердце на что-то внешнее в противоположном поле. На цвет волос, глаз, завиток на затылке, родинку на щеке. Её сердце замирало от мужских рук. Не от всех, конечно, и не всегда, но сегодня, сейчас руки этого молодого человека были тёплыми и мягкими. Она подумала, что эти руки, с тонкими, как у пианиста пальцами совсем непохожи на руки Махоркина с широкими ладонями, в которых её ладошки полностью утопали. Но и в тех и в этих руках чувствовалась надёжность и спокойствие. Уверенность, что всё будет хорошо.
– Если что, меня Сергей зовут, – склонившись к её уху, чуть слышно сказал молодой человек. – А вас?
– Меня Лена.
Мелодия разливалась медленно, тягуче, как ароматный сливовый ликёр, который они с Махоркиным пили как-то в кафе на набережной в последний день августа. Она смотрела на него сквозь иссиня-бордовую плоть напитка, прищуривая глаз на солнце. Спорили. Она говорила, что это вкус уходящего лета, а он – что наступающей осени. Последние дни августа. Как будто предчувствуя расставание, ей тогда очень хотелось их растянуть, удлинить, выпить маленькими глоточками, смакуя, медленно и с наслаждением, а потом целоваться. В августе у поцелуев особый вкус. Ещё летний.
– Вы меня выручили.
– Я почувствовал, что вам нужна помощь. – Сергей нежно и в то же время настойчиво посмотрел ей в глаза. Взгляд непростой. Парень слегка провёл рукой вдоль её талии. Мягко, ненавязчиво, приятно. Что-то где-то внутри Рязанцевой засвербело и заставило напрячься. – Мне показалось, или вам действительно хотелось избавиться от этого напыщенного павлина?
– Странно, что вы это заметили, вы же сидели позади меня и лица видеть не могли.
– Я видел вашу спину, и мне этого было достаточно.
– И что выражала моя спина?
– Раздражение.
– Неужели?
– Как только этот художник к вам подошёл, вы стали сначала поглаживать себя по плечу, а затем поправлять волосы, хотя ваша причёска в идеальном состоянии. Всё это свидетельствует о крайней степени раздражения, которое приходится сдерживать.