Невинный трофей для охотника - стр. 17

— Чего это? Ты пошутила — я посмеялся. А теперь серьезно, — выпрямился. — Запомни, котенок или клопенок, я еще не определился, будешь глупости говорить, сразу на улицу вылетишь, вернешься в свой грязный вагончик, где из мебели матрас, а из посуды — алюминиевая ложка. Поняла? 

— Да. 

— Вот и отлично, а теперь раздевайся и лезь в ванну. 

— Вы выйдете? 

— Еще чего, я пакет подержу, чтобы тебе удобнее тряпье было выкидывать. Подталкиваю мусорное ведро ногой и указываю на него пальцем:

— Сюда складывай. 

— Это моя единственная одежда, — запахивает плотнее полы застиранной куртки покрытой слоем еще не высохшей грязи. — Я постираю.

— Стирай, — опираюсь на дверной косяк и с безразличием наблюдаю. 

Куртку снимает, в глаза смотрит с вызовом, к совести, наверное, призвать пытается или стыду. 

— Дай осмотрю.

— Зачем? — прижимает грязное “сокровище” к безразмерной шерстяной водолазке.

— Хочу удостовериться, что ты не решишь отблагодарить меня ночью, — девчонка опять заливается краской, — ножичком куда-нибудь под ребра.

— Да смотрите.

Прощупываю и осматриваю с подкладочной стороны:

— Ноги поставь на ширину плеч, — куртку кладу на стиральную машину.

— Что? Я не буду этого делать! — пятится, пока не наталкивается на край ванны.

— Кажется, мы уже определились, что даже в голодный год я вряд ли рассмотрю в тебе женщину. Максимум — котенка недокормленного. 

— А говорили “клопенка”.

— А еще я говорил, что не определился на кого ты больше похожа. Ну! Или выход там, — кивком указываю на дверь.

Девчонка отставляет одну ногу и раскидывает руки в стороны, отрешенно поднимая голову к потолку.

— Смотрю, опыт есть, да? 

Молчит, глаза зажмуривает, будто и вправду насиловать собрался. Провожу ладонями вдоль тонких рук — пальцы подрагивают. Спускаюсь вдоль талии — все тело ходуном ходит.

— Да прекрати трястись, сказал же не трону, — присаживаюсь, прощупывая низ штанин.

— А может, мне нравится! — фыркает. 

— А лет-то тебе сколько? Нравится ей…

— В феврале будет девятнадцать, — девчонка сдергивает со стиральной машины куртку и достает из внутреннего кармана бережно обернутый в целлофановый пакет паспорт.

— Вот! — я не успеваю встать, а мне тыкают им в нос.

Не врала клопенок, и правда в феврале девятнадцать.

— Сейчас тебе принесу что-нибудь чистое. Оставлю за дверью. 

Выхожу из ванной костеря себя сквозь зубы:

— Заигрался, идиот. Она же говорила, что уже взрослая.

Я не забываю про элементарную безопасность: убираю сумку со снаряжением в свою комнату. Самым сложным оказывается найти что-то из одежды для сорокакилограммовой девчонки. 

Звуки льющейся воды стихли.

— Малая, — громко стучу. — Держи, — в щелку протискивается тонкая девичья рука и выхватывает футболку и спортивные штаны. — Как оденешься, иди на кухню.

Клопенок не торопится, я успеваю спокойно поесть и, прислонившись к стене, потягивать чай.

— Ты что так долго? Все остыло. 

— Стирала, — крадется вдоль стенки, собирая влажные волосы в косу. Ее взгляд застывает на порции тушеного мяса с картошкой. 

— В смысле? Руками?

— Да.

— А стиральная машинка там для чего стоит?

Девчонка пытается замаскировать голодное урчание желудка кашлем и отвечает:

— Не хотела блохастую одежду складывать с вашей. 

— Ай, молодец. Ай, уела. Садись, а то грохнешься в голодный обморок. Смотреть страшно.