Невидимка из Салема - стр. 31

– Я… Ну, думаю, да.

Я не имел ни малейшего понятия, о чем она толковала.

– Возможно, и не надо знать, как все будет. Тогда я все-таки вернусь в прошлое. Хотя, если в будущем все плохо, то есть шанс вернуться в настоящее и исправить что-нибудь; вот только знать бы, что именно… – Она поколебалась. – Я бы хотела посмотреть, что у родителей впереди. И у Йона. И у меня.

– Ты беспокоишься о будущем?

– Каждый, наверное, беспокоится. – Юлия ненадолго замолчала, и я услышал ее дыхание. – По-моему, папа вернулся.

– Тебе нельзя разговаривать по телефону?

– Да нет, можно, но я не хочу, чтобы он слышал. Одна стена в моей комнате – общая с их спальней.

Снова наступила тишина, но какая-то спокойная и теплая. Потом мы возобновили разговор о планах на лето, о музыке, фильмах и школе. Она спрашивала, что я знаю о «Святом»[9].

– Фильм с Вэлом Килмером[10]?

– Да.

– Он же сейчас идет в кино?

– Да. Я думала сходить, но со мной никто не хочет. Ты не хочешь посмотреть?

– С тобой? – спросил я и открыл глаза.

– Если хочешь, конечно. – Ее голос звучал неуверенно. – Не обязательно, если не хочешь. Просто так скучно идти одной.

– Нет, я просто… конечно.

– Йону ничего не говори.

Помню, что много думал о семье Гримбергов, об их положении и причинах происходящего. Внешне они ничем особо не отличались от любой другой семьи в Салеме, все мои знакомые жили примерно так же. Думаю, у них не обошлось без насилия. Юлия видела агрессию отца и матери, а Грим, как мог, держался в стороне. С детьми всегда так. В школе, дома, на отдыхе: одного не трогают, а другой попадает под перекрестный огонь. Грима отличало то, что он чрезмерно опекал Юлию, когда она угодила в беду. Впрочем, для меня многое все еще оставалось загадкой, несмотря на то, что я старался вникнуть изо всех сил.

– Иногда, когда я остаюсь один, у меня появляется чувство, что я исчезаю, – часто повторял Грим, и я толком не понимал, что он подразумевает под этим, но то же чувство было и у меня, когда я с ними общался. За них нужно было держаться, за Грима и Юлию, чтобы они не исчезли.

Их детство и юность прошли на моих глазах; с течением времени их образы становились все более двусмысленными, и они казались загадкой, какой, возможно, и были всегда.

В этом таился некий запрет. За достаточно короткое время мы с Гримом очень сблизились. По крайней мере, мне так казалось; не знаю, чувствовал ли он то же. Но мы ни разу даже не говорили по телефону. После первого разговора с Юлией я проводил как минимум час в день в кровати с телефоном, за беседами с ней. Между нами установилась близость, которая заставляла меня дрожать. Я чувствовал себя живым, как никогда прежде, как будто взгляд прояснился, а чувства оголились. Юлия Гримберг бесповоротно перевернула мою жизнь.

– Что на тебе надето? – спросила она по телефону накануне вечера кинотеатра.

Я засмеялся.

– А что?

– Я хочу знать.

– Почему?

– Просто хочу знать, вот и всё.

Я тихо проверил, закрыта ли дверь в мою комнату.

– Боксерские шорты.

– Это трусы.

– Трусы – ужасное слово.

– Но они так и называются?

– А на тебе? – спросил я.

– Что?

– На тебе какая одежда?

– Трусики. Это тоже ужасное слово?

– Нет.

– Мне нравится нижнее белье парней, – сказала Юлия таким голосом, как будто потянулась, и выдохнула в трубку.

– Ты – девственница?