Невидимка из Салема - стр. 26

– Но это ты все испортил, – мгновенно похолодевшим голосом отвечает Левин. – Это ты застрелил Вальтерссона.

– И вся команда продала меня, – говорю я и только сейчас осознаю, что поднялся на ноги и стою над Левином, который сидит в кресле и выглядит странно маленьким. Мой голос дрожит. – Ты мне за это должен.

– Не думаю, что нам с тобой уместно говорить о долге, Лео. Этот спор тебе не выиграть.

Я чувствую, как против своей воли опускаюсь обратно в кресло.

– Я просто…Что-то не так с этой Саломонссон.

Левин задумчиво почесывает свою лысую голову, в том месте, где начинает слезать загар.

– Кто официально расследует это дело?

– Бирк.

– Значит, главный там – Петтерсен.

Улаф Петтерсен – единственный прокурор шведско-норвежского происхождения в Доме. И единственный человек, которому напрямую отчитывается Габриэль Бирк.

– Если ты всерьез считаешь, что здесь что-то нечисто, – начинает Левин, – тогда делай, как считаешь нужным. Но, – добавляет он, – ты до сих пор не сообщил, почему думаешь, что это происшествие необычно. Такое происходит постоянно.

– Я не могу поступать, как считаю нужным, без официального разрешения.

– Я слишком хорошо о тебе думал? – Левин отрывает от туристической брошюры кусочек бумаги, вытаскивает из заднего кармана джинсов ручку и пишет что-то на нем. – Используй свое воображение. И звони по этому номеру, если тебе потребуется помощь.

Я смотрю на записку.

– А что это за номер?

– Одного человека, которого я хорошо знаю, – вот и все, что говорит Левин.

Я проводил много времени один. Не знаю, почему так получилось, – меня окружали друзья, но по какой-то неведомой причине я не общался с ними вне школы.

Меня обычно избивали Влад и Фред. Это началось, когда мне было десять, и продолжалось пару лет. Сначала я не сопротивлялся, но когда все-таки дал сдачи, то только спровоцировал более серьезные побои. Больше я не дрался. Так было лучше для всех. Ужаснее всего бил Влад, Фред же обычно смотрел на меня с неким состраданием, если можно так выразиться. Но не Влад. Он, казалось, просто ненавидел меня.

Я никому про это не рассказывал, мне было стыдно. Все обычно происходило на улице, когда поблизости никого не было и, несмотря на то, что я сознательно избегал определенных мест, они, казалось, всегда знали, где найти меня, как будто специально выслеживая. Они украли мою кепку, мои деньги. Обычно били меня в живот или по рукам, не трогая лицо, чтобы было незаметно. Родителям я говорил, что кепку потерял, а деньги потратил на конфеты. Живот болел от того, что я неудачно упал в школе, а руку сломал в драке с одноклассником. Я не понимал, почему они выбрали именно меня, но, подозреваю, что совершил некую ошибку и что такова жизнь.

Однажды в начале весны, когда мне исполнилось тринадцать или четырнадцать, я уходил из школы, но забыл в шкафчике книгу. Мама заставила меня вернуться и забрать ее. Я услышал хрипы, когда вышел из автобуса и пошел по улице Рённинге Скульвэг. Звук был такой, как будто человеку очень больно и он со свистом втягивает воздух сквозь сжатые зубы.

Школа Рённинге возвышалась громадным исполином над маленькими домиками и деревьями, на которых только начали появляться листья. Я огляделся в поисках источника странных звуков. Рядом был школьный задний дворик с подъездом для грузовиков. На этой площадке школа каждый день принимала продукты. С наступлением темноты там иногда раздавались звуки тяжелой музыки, приглушенные разговоры и взрывы хохота, открывались пивные бутылки и щелкали зажигалки. Если подойти ближе, то можно было также почуять запах марихуаны.