Невеста из Холмов - стр. 43

Эшлин возмущенно фыркнула, но теперь уже Брендон крепко сжал ее руку, поклонился инквизитору и быстро вышел из комнаты, утаскивая ученицу за собой. Она хотела было возмутиться, но увидела, что Брендон еле держится, и решила промолчать.

– Идем. Сейчас уже так поздно, что никто не возьмется поселить тебя в женскую коллегию. Придется провести еще одну ночь под моей крышей.

– Надеюсь, здесь у тебя нет топора? – улыбнулась Эшлин.

– Нет. И я жалею об этом, – отозвался Брендон, медленно направляясь к дому.

Эшлин какое-то время молчала, но эта мысль слишком беспокоила ее. Брендон зажег фонарь от факела, горевшего на стене, и тот покачивался в его руке, освещая маленький кусочек дорожки. Пока беседовали с инквизитором, успело стемнеть. Университет погрузился в тишину, только от мужской коллегии изредка доносились счастливые вопли, а в «Королевском лососе» пели хором балладу.

– Я все думаю… вдруг профессор Дойл нашел что-то о Брадане. Такие же знаки он чертил на своих табличках, которые захватил в наш мир.

Брендон резко остановился и повернулся к ней. Подсвеченное снизу фонарем, его лицо приобрело странное выражение.

– Убить человека из-за чьих-то записок четырехсотлетней давности? Глупость. Я не могу и представить, кто мог хотеть Финну зла, но полагаю, что скоро мы узнаем намного более простое объяснение. Но думать об этом мы не станем. До завтра.

Он собирался уступить свою кровать ши и наконец приложиться к успокоительной бутылке. Не думать. Жаль, что не существует заклинания, убивающего мысли.

Утром почти не сомкнувший глаз Брендон отвел девушку к коллегии, проследил, чтобы ее внесли в списки, и отправился на собрание у ректора.

– Смотрите, девицы, новенькая идет! – нарочито громкий шепот раздался откуда-то сверху. – Какое милое платье, взгляните, моя госпожа, – словно из сундука прабабушки нашей скотницы!

Эшлин не знала, почему платье из сундука, где хранятся старинные вещи семьи, чем-то плохо, – напротив, в ее роду это было бы большой честью, и даже полюбоваться теми расшитыми платьями Ройсин, что достались ей от матери ее матери, дозволялось не всегда. Но голосок звучал зло. Как серебряный колокольчик с чуть заметной фальшью – звон с привизгом.

– Помолчи, Эния. Если бы ты открывала рот только для песен, ты больше нравилась бы юношам и меньше злилась, – другой голос.

– Ты просто завидуешь мне, Кхира-простушка!

– Я просто сейчас пролью краску, Эния-злыдня!

– Новенькая, иди к нам! – третий голос, разом перекрывший остальных. – Эния, помолчи, будь добра.

Эшлин подняла голову. Девушки в одних белых рубашках и с распущенными волосами сидели на плоской крыше коллегии. Самая хорошенькая и заносчивая на подушке, в соломенной шляпе без тульи, ее длинные волосы цвета каштановой древесины были разложены по полям шляпы. Еще две девушки смазывали их сладко пахнущим даже издали густым настоем. Четвертая, высокая и крупная, с некрасивым длинным и резким лицом, подошла к краю, глядя на Эшлин.

– Поднимешься? Лестница с другой стороны.

Это ее голос привык приказывать.

Эшлин не понадобилась лестница. Увитый диким виноградом резной угол домика сам по себе был лестницей. Она забралась наверх, не оборвав ни одной гибкой ветви, и лишь у самой крыши приняла руку высокой – просто потому, что на дружеский жест отвечают дружеским. Как и наоборот.