Невеста для Бессмертного - стр. 21
Еще интеллигентка-Колесничиха, словно тля, выделяющая сладкий сок для муравьев, любила лебезить передо всеми соседями, особенно почему-то перед зловредным Петровичем. Ему патоки ее речей перепадало больше всех. Некоторое время Петрович даже с интересом поглядывал на приветливо улыбающуюся Колесничиху, как мартышка на приманку в силке. За ним подуманная Колесничиха даже окурки подметала. И здоровалась с ним так вежливо-сладко, что одно время Марьванна подумала, что половой гигант Петрович купится на ее приветливость, бросит свою любовницу, переметнется на одинокую Колесничиху.
Вечерами, думая, что никто не слышит, они долго и интимно беседовали на всяческие отвлеченные темы, Петрович - снизу, растаптывая остатки георгинов и дымя своим отвратительным табаком, Колесничиха - сверху, с балкона, прижимая ручки к груди и дрожа от переполнивших ее чувств искусственными цветами на шляпе. Марьванна, на своем балконе затаившись в зарослях цветов, покатывалась со смеху. Их можно было слушать как оперу о любви двух тоскующих сердец. «Аида» и «Тоска» были в пролете.
Но отчего-то соития двух трепетных душ не произошло. Прелести кривых ног Петровича не завлекли, рецепты яблочных пирогов не возымели действия, а может, у Петровича кой-где слиплось от писклявого ласкового сладкого голоска. Да только однажды вместо очередной арии Дидо Петрович шарахнулся от своей подруги, как от прокаженной, и больше восторженных дифирамбов под окнами не выл.
И оттого речь Колесничихи стала еще слаще и еще ядовитее - примерно как мышьяк.
«Ему ни слова поперек не сказала! - зло подумала Марьванна, припоминая нежные ростки по весне, которые Петрович намеренно топтал грязными сапожищами. - А моему Коше стоило нечаянно разок упасть - все, я должна обществу больше, чем внешний долг Америки!»
Колесничиха же от несправедливости судьбы страдала. Она искренне не понимала, почему люди от нее шарахаются, это ее обижало. Андрюха, Петрович…
А вот с Марьванной у обоих стариков была химия. Это было заметно, ясно не только Колесничихе - всем. А теперь еще и молодой ухажер у Марьванны появился! Конечно, этак можно и от зависти помереть. Яд надо было срочно слить. Сцедить излишки в бурьян.
И Колесничиха, преисполненная древней, как мир, жаждой мести пошла в ночь, в дикие шумящие заросли, чтоб сжечь нафиг Марьванну своим злословием, как мстительный вьетнамец американскую армию напалмом. Сжечь насмерть, дотла, заставив ее корчиться в предсмертных муках. Словно убийца-ниндзя, ловкий как обезьяна, выступила она против Марьванны, и та встала, как бесстрашный самурай, ищущий смерти, против луны, зловеще опустив свое оружие и ожидая нападения врага.
Светила луна.
- Вот тут, Маш, еще и репей растет, - угодливо подсказывала Колесничиха, хрустя в темноте кривыми ногами и быльем. - Руби его. И клены вон, молодая поросль. Ну, чего встала-то? Трава сама себя не вырвет.
- Нет, - хриплым кровожадным голосом ответила непокорная Марьванна, сжимая свой серп с видом убийцы и молясь, чтобы Колесничиха сию минуту замолкла. Воображение рисовало ей кровавые картины расправы, в которых серп вспарывал раз за разом тощее дряблое горло ехидной старухи и неспешно, как нож матерого наемника Рэмбо, вытирался о потоптанную шляпу с цветами… - Мне нужна только полынь.