Невероятная очевидность чуда - стр. 33
Ева автоматически убирала со стола, мыла посуду и наводила порядок в кухне, лишь краем сознания отслеживая то, что делает. Все ее мысли были заняты Павлом Андреевичем Орловским.
Ах, как же он ей нравится! Интригует, возбуждает…
Ну да, возбуждает, а как иначе – если женщину не возбуждает мужчина, который ей понравился, так и все остальное неинтересно и по большому счету не имеет значения.
А кстати, сколько у нее секса-то не было? – пришла вдруг неожиданная мысль Еве. А, действительно, сколько?.. – прикинула она и посчитала: так выходит, что года четыре и не было.
«Ох, ни фига! – впервые за все это время осмыслила она эту цифру в полной мере. – Аж четыре года! Обалдеть!»
Об этой стороне жизни Ева как-то даже и не задумывалась все это время – крутилась между заботой о маме, домом, работой и очередной учебой, жила, что называется, на «резервном генераторе», не до мужиков и не до секса вот совсем.
Да и не в сексе, собственно, суть! Хотя и в нем, разумеется, тоже, но…
Этот Павел Андреевич…
Совершенно очевидно, что человек он непростой и… Как там в литературе-то говорится… «прошел суровую школу жизни»? Вот-вот, ее самую и прошел. Уж насколько суровую, бог знает, но Ева обязательно что-нибудь у него выспросит.
Судя по его речи, манере держаться и излагать свои мысли, по непростому взгляду, по телосложению, сухому, четко прорисованному мышечному каркасу, в котором каждая мышца натренирована, по тому, как он двигается, как умеет слушать и улавливать любой нюанс речи собеседника и его эмоции, с каким достоинством и уверенностью держится – дядя-то сильно непростой.
А его экипировка и одежда?
Эдакая очень демократичная, аскетическая скромность, стоящая сильно-сильно нехилых денег, на порядок-другой дороже любой показной и броской роскоши. А уж его снаряга рыболовецкая – это вообще отдельная песня, Ева оценила по достоинству! Там только снасти одни красоты какой – каждая блесна единичной ручной работы, не говоря про фирменные удочки и катушки.
И вот интересно до внутреннего писка, как же такого загадочного, упакованного дядечку занесло в эти…
Ева усмехнулась неожиданно выскочившему воспоминанию. Всякий раз, когда ее старший брат Алексей приезжал в Калиновку, один или с семьей, не важно, первым делом, вылезая из машины после четырехчасовой дороги от Москвы, он потягивался до хруста в костях, делал несколько наклонов вправо-влево и, обведя довольным взглядом окрестности, протягивал наигранно-благостным тоном:
– Родные бебеня…
И Еве было очень любопытно узнать и понять, как же такого непростенького дядечку, как господин Орловский, в их родные бебеня-то занесло?
Этот Павел Андреевич вообще пробудил в Еве какой-то небывалый интерес к своей загадочной персоне, к истории его жизни. И необычайно интриговал все ее женские инстинкты – эти глаза его… волчьи, темно-серые, дикие, смотрят-считывают, когда он, чуть щурясь, изучает ее, анализируя то, что она говорит и как говорит, и этот насыщенный тонами, полутонами и модуляциями красивый голос, от которого что-то тихонько восторженно звенело у Евы в груди, резонируя с его тембром.
А этот их осторожный флирт лишь легкими намеками, прикосновениями – поигрывая, прощупывая, и обмен ироничными «подачами», юмором, когда оба чувствуют, понимают, что интересны, испытывают притяжение и нравятся друг другу.