Неверная. Костры Афганистана - стр. 29
И я решил поговорить со Спанди. В конце концов, это он сказал, что Хаджи Хан заправляет наркотиками, значит, откуда-то он об этом узнал.
Поэтому, в первый раз за четыре месяца, я покинул Вазир Акбар Хан и отправился на Чикен-стрит.
Что-то есть в Чикен-стрит удивительное и будоражащее, но что именно – сказать не могу. Никак не удается понять.
Может, это гвалт и суета, вечно царящие здесь; или шутливые зазывания торговцев, перекрикивающих автомобильные гудки; или толпы народу и забитые машинами и ручными тележками мостовая и тротуары; или перебранки между водителями, то и дело норовящими нарушить одностороннее движение; или гомон детей, пристающих к туристам; или запах кебабов, что доносится из Синемапарк. А может быть, и все разом – восхитительная, великолепная смесь, которая делает этот маленький уголок Кабула подобным живому, дышащему, огромному зверю.
Если парламент – мозг столицы (да поможет нам Бог!), то Чикен-стрит – ее сердце.
Есть, правда, кое-что получше, чем Чикен-стрит, и это – Чикен-стрит в дни Рождества, когда иностранцы празднуют день рождения своего пророка Иисуса.
На три недели здесь воцаряется необычная, почти божественная атмосфера – деньги охотнее переходят из рук в руки; нищим подают быстрее, чем те успевают заикнуться о своих больных, умирающих детях; сияют огнями в ранних сумерках витрины магазинов; туристы увешаны гроздьями сумок и пакетов с подарками; на всех лицах – счастливые улыбки, и чаще слышится смех, а не брань, когда прохожие спешат укрыться от налетевшего внезапно снежного шквала или спотыкаются о кучи мусора, наваленные по обеим сторонам улицы.
Чикен-стрит переживала именно это изумительное время, и вернуться на нее было здорово. Все равно что вернуться домой.
– Фавад!
Ко мне подбежала Джамиля и крепко обняла – чего через несколько лет сделать уже не смогла бы, не оказавшись в тюрьме для сбившихся с пути девушек. Личико ее раскраснелось от холода, глаза сверкали.
– Где ты был? Мы по тебе скучали!
– Я тоже по тебе скучал, – повысил я голос, чтобы перекричать гомон толпы, автомобильные сигналы и рев моторов.
Это была правда, я по ней скучал. Да, мысли мои были заняты событиями новой жизни и неожиданными проблемами, которые она с собой принесла, но истинный афганец никогда не забывает свое прошлое – почему мы так и злопамятны.
– Мне столько нужно тебе рассказать! – сказал я Джамиле.
– Я уже немножко знаю, – улыбнулась она. – Спанди говорил. Ты теперь работаешь на слепца, вот и бросил нас!
– Не бросил, – запротестовал я, – просто некогда было!
– Да знаю, Фавад, расслабься, шучу. Я рада за тебя, правда.
Джамиля ухватила меня за руку и повела, лавируя между ног взрослых, к арке, за которой находился небольшой торговый двор, где мы обычно собирались, чтобы обменяться информацией, новостями и едой.
– Фавад, вонючка! – не успели мы нырнуть в арку, ко мне бросился с объятиями Джахид.
– У меня есть телевизор! – тут же сообщил я.
– Врешь!
– Правда, есть! А еще в нашем доме живет девушка с грудями величиной с купол мечети Абдул Рахман!
– О, нет! – возопил он, хлопнув себя по лбу. – Нет в мире справедливости! Сижу тут я, у которого есть все, чтобы приласкать славную девчонку, а Аллах, во всей Его мудрости, посылает лучшие сиськи в городе этому гребаному гомику!