Неудобный русский (сборник) - стр. 25
Р. не сомневался, что обеспечил себе почётное место в истории журналистики и его будут ещё долго вспоминать даже после того, как он умрёт. Но сейчас он с горечью понял, что никто не будет его ни вспоминать, ни даже жалеть о нём. Его забыли ещё при жизни, похоронив заживо без всякого сожаления, как только он стал не нужен. Что-то нарушилось в этом мире, раз он стал никому не нужен.
Сейчас Р. впервые в жизни поразился тому, насколько равнодушен этот мир. Раньше он никогда об этом не задумывался. Он вообще на многое стал теперь смотреть по-другому. Взглянув однажды утром в зеркало, Р. едва не отпрянул от неожиданности. Вместо вальяжного самодовольного Р. на него смотрел несчастный, ссутулившийся старик с потухшим взглядом, впалой грудью и отвратительным брюшком.
– Господи, что за рожа! – воскликнул он и тут же спохватился, что рожа-то его!
– Неужели это я?! – в ужасе воскликнул он, со страхом и отвращением разглядывая угрюмую физиономию в зеркале. Всё внутри него протестовало против такой несправедливости.
– Это какая-то ошибка! – возмущался в нём ребёнок, – Я ведь совершенно не чувствую себя старым! Откуда же тогда эта серая дряблая кожа, эта опухшая от сна рожа, этот стариковский взгляд?!
В его душе вспыхнул протест против несправедливости этой жизни… Он ведь такой талантливый, у него богатый опыт, и он ещё так много может всего. Почему же он никому не нужен?!
Р. никак не мог смириться с мыслью о том, что его время прошло и особенно не хотелось уступать место более энергичным и молодым. К нему вернулось то забытое чувство страха, которое он испытал в детстве, впервые оставшись один на один с незнакомым и равнодушным миром. От своего неожиданного открытия он почувствовал себя жалким и одиноким. А ведь ещё совсем недавно он плевал на свой возраст и волочился за молоденькими девицами. Он так ни разу и не женился за всю свою жизнь, потому что никак, по его же собственному выражению, не мог нагуляться. Р. привык любить только себя и уже был не способен на любовь к кому-то еще. Он нуждался лишь в удовлетворении своих физиологических потребностей и поэтому не обременял себя семьёй. Р. и предположить не мог, что когда-нибудь будет чувствовать себя таким жалким, одиноким и беззащитным.
Благодаря происходящим с ним переменам он стал теперь совершенно иначе смотреть на окружавший его мир. Премьер, к которому он всегда относился с искренней симпатией и даже почтением, теперь вызывал у него всё большую досаду, переходящую в ненависть. Р. раздражало его лицемерие, хитрый взгляд, показное радушие. Не ускользнуло от Р. и желание премьера избежать встречи с ним. Если им доводилось пересекаться во время предвыборных компаний, премьер с уже ставшей профессиональной теплотой в голосе спрашивал Р. о самочувствии, о делах и вообще о жизни и при этом становился как будто само внимание. Р. воспринимал всё это как издевательство, потому что во время встреч предвыборного штаба премьер вдруг становился рассеянным и начинал куда-то торопиться именно в тот момент, когда Р. начинал говорить о своих идеях или соображениях.
Не менее тяжёлым ударом стало для Р. отношение его бывших коллег. Никто из них не считал нужным даже скрывать своё полное безразличие и презрение к его судьбе. При виде его все торопились, здоровались с ним на бегу или даже через плечо. Он долго не мог понять, в чём же причина такого отношения, почему он вдруг стал никому не нужен. А причина была в Максе – двадцатишестилетнем наглом и самоуверенном выскочке, ставшем правой рукой босса.