Нет выбора - стр. 40
— Звучит, как о душевнобольной.
Ловлю его красноречивый улыбающийся взгляд и моментально свирепею.
— Подожди, то есть ты сказал, что я больная, что ли?
— А что ты так кричишь? Какая тебе, вообще, разница, что о тебе подумают чужие люди?
— Ну тебе-то, конечно, по боку чужое мнение. Но я всё же выскажусь: ты наглый, мерзкий, напыщенный говнюк! — выпаливаю на одном дыхании и сама пугаюсь собственных слов.
Что я творю? Сама ведь нарываюсь. Но, судя по его снисходительной ухмылке и вдумчивому взгляду, он не разозлился.
— Да понял я, понял. Не надрывай так больное горло. Пойдём лучше поедим. Ну и Новый год заодно встретим. Уснуть ты всё равно уже не сможешь. Сейчас грохотать начнут.
Перевожу взгляд на настенные часы — без пятнадцати двенадцать.
Да-а-а, хорош праздник… О таком я и подумать не могла…
— Ночью есть вредно! — скорее из вредности выпаливаю ему. И сама себе удивляюсь, откуда во мне столько стервозности вдруг взялось.
— Даже в новогоднюю?
— А в новогоднюю особенно рискуешь заработать несварение.
— Ну, как знаешь, маленькая злючка, — снова тихо смеётся он и выходит.
Чего это он всегда улыбается? Вот у кого настроение прекрасное несмотря ни на что. Ну да, это же не его держат под замком, не дают связаться с близкими и считают психом.
Прекрасное завершение уходящего года и начало следующего. Я прямо о таком и мечтать не могла.
Посмотрев из окна салют, чувствую, как тоска ещё больше наваливается. Уснуть я так и не смогла. Промаявшись ещё пару часов, решаю спуститься вниз. Живот скручивает голодными спазмами с урчащими звуками раз за разом. Есть хочется жутко. Я ведь не ужинала.
Открываю дверь и прислушиваюсь.
Полная тишина в доме настораживает. Странно, а как же празднование?
Спускаюсь и прохожу на кухню.
Никого.
Свет не включаю. Гирлянда, висящая по всему фасаду дома, с улицы прекрасно освещает помещение через окно. Открываю холодильник, и глаза мгновенно разбегаются. Сглатываю голодную слюну и беру тарелку. Накладываю всё, что приглянулась оголодавшему и загребущему взгляду.
Оглядевшись, беру вилку с тарелкой и прохожу в гостиную. Сажусь за большой стол напротив красавицы-ёлки в бело-синих тонах и смотрю в огромное окно, на искусно украшенный к празднику двор.
Тоска снова начинает душить. Сглатываю давящий ком в горле и загоняю противное уныние обратно.
Так, сейчас я буду наслаждаться деликатесами! А поругать судьбу-злодейку и пожалеть себя я успею и на сытый желудок. Так даже приятнее.
Со зверским аппетитом вгрызаюсь в бёдрышко и выдаю протяжный стон удовлетворения.
Цесарка, фаршированная творожным сыром и ветчиной просто восхитительна! За это блюдо мне, пожалуй, без лишней скромности и звезды Мишлена мало будет.
Расправляюсь с цесаркой и тянусь к рулетикам, приготовленным Людмилой Васильевной по какому-то крутому французскому рецепту, как вдруг слышу:
— Если ночью будешь есть, как мышка, превратишься в слово «пышка».
Рулетик выпадает из моих дрогнувших пальцев обратно в тарелку, а я быстро оборачиваюсь. И замечаю в дальнем углу у камина в кресле тень.
— Ты нормальный, вообще? Блин, ну сколько можно уже? Я тебя два часа назад просила меня не пугать.
— А причём здесь я? — Денис встаёт и медленно подходит к столу. Садится за соседний стул, не сводя с меня глаз. — Полина, просто ты невнимательная очень.