Размер шрифта
-
+

Нет мне ответа… - стр. 48

Вот и ты стой и иди затем упрямо, но не твердолобо, и гни свою линию. Не бывает худа без добра, и бьют, и хвалят нашего брата на пользу только. Вот если «перебивают» и «перехваливают» – это хужей. Однако работай, и это главное.

Я дома буду в конце октября. Жму руку. Астафьев


23 октября 1965 г.

Пермь

(А. М. Борщаговскому)


Дорогой Александр Михайлович!

Вернулся я из Читы, где Соболев давал представление, названное мною «Его лебединая песня». Вся гнусь нашего времени, все литературные вывихи, всё шкурничество и дешёвое игранье в народность и партийность сосредоточились в этом человеке, как в сточной яме, беспросветной, вонючей, но сверху прикрытой зелёненькой травкой.

На память благодарные провинциалы – народ добрый, гостеприимный, по простоте душевной всему свято верящий, особенно тому, что касается литературы, – подарили ему великолепную медвежью шкуру.

Семинар читинский богат впечатлениями, поездками, но на нём происходило неприкрытое развращение начинающих авторов, с которыми заигрывали, возводили их в гении и скорее тащили в Союз. Хочется Соболеву уйти в отставку в почестях и поклонниках. В Москве ему это не удаётся, так с российской братвой в игрушки играет.

Но я успел многое. Съездил на границу Монголии – был у шишкобоев в кедрачах, на рыбалке был, в колхозе слушал наши наиудивительнейшие сибирские песни, ещё кое-где сохранившиеся и не убитые колмановскими и табачниковыми.

Дома меня ждало Ваше маленькое и печальное письмо. Я ещё раз с горечью отметил, как тяжела и губительна для здоровья наша работа. Впрочем, не для всех – есть люди, которые и в литературе живут легко, припеваючи и ходят румяные и весёлые по редакциям.

Мои дела таковы: «Новый мир» решил твёрдо давать повесть, но в будущем году, потому что у них там смена начальства в отделе прозы, да и редактор ушла в отпуск. А я где-то и рад этому, потому что замотался и потому что можно будет готовить вещь к печати не торопясь и с толком. Вот потому и пишу Вам, что, наверное, попаду в столицу не скоро.

Уезжаю в деревню. Там хорошо пишется в непогоду, ибо и делать больше нечего, как читать и писать. А я уже давненько ничего не писал всерьёз и шибко стосковался по работе. Задумок очень много. Наверное, начну писать маленькую повесть из войны под названием «Легенда о пастухе и пастушке»[74], где мне хочется высказать всю человеческую тоску об обыкновенном, самом земном счастье и чистой, здоровой любви, даже подзаголовок зрел было – «Современная идиллия», но претенциозно больно, и я уже отказался от него[75]. Тему я эту начинал ещё в «Звездопаде», но не довёл до того накала и до той боли, до которой надо бы, чтоб твёрдые лбы, то и дело хватающиеся за оружие, хоть немного задумались бы над тем, на что они поднимают руку.

Вот и Ваш рассказ я почитал. И у Вас сквозит вина перед святой русской бабой, которая имеет право на своё счастье, на добропорядочную жизнь, а её принудили унижаться, выуживать счастливые мгновения запретно, оскорбительно для неё. Я содрогаюсь, когда находятся наши писатели, неуважительно «отражающие» таких вот женщин, но это, как правило, плохие писатели, бесчувственные люди.

А «Молодая гвардия» уже в третий раз завернула мне повесть, всё требуют оптимизма побольше, а где я его возьму? Подожду журнальный вариант, и, если ещё будут кочевряжиться, я унесу повесть в другое издательство.

Страница 48