Несостоявшийся рассвет. Повесть - стр. 27
Но, как бы то ни было, семьи рабочих с радостью занимали свободные (теперь уже свои!) комнаты и справляли шумные новоселья, как только заселялась очередная семья. Нам досталась угловая комната, выходившая окнами на соседнюю улицу и во двор. Мать была не очень довольна расположением нового жилья. В Сибири угловые комнаты не очень привечают, поскольку зимой морозный ветер охлаждает их быстрее, да и шанс забраться вору через лишнее окно значительно увеличивается. Тогда, после войны, было лихое время. У многих уголовников на руках сохранялось огнестрельное оружие, а жизнь впроголодь могла толкнуть кое-кого на «скользкую дорожку».
Тем не менее, мне наша комната понравилась. Я любил светлые помещения, чем-то напоминающие старый дом Анастасии в Окунево.
Радость новоселья смешалась для меня и с радостью принятия в первый класс местной школы-семилетки. Я не запечатлел всю парадность построения учащихся перед началом занятий, но хорошо запомнил, как и в Окунево, запах свежей краски, исходящий от недавно выкрашенных чёрных парт.
В начале первого урока я с благоговением последовал просьбе нашей молодой учительницы, Ирины Владимировны, положить ладони перед собой. В этот момент блестящая чёрная поверхность парты радостно пропищала от прикосновения, словно прося погладить её. Некоторые так и делали (кто из баловства, а кто из любопытства), но, в основном, мы старались внимательно слушать учительницу, выпрямив свои спинки и заглядывая ей в рот.
В тот день Ирина Владимировна рассказывала что-то нужное и приятное, и со стороны могло показаться, что мы продолжаем внимательно слушать её, но это было не совсем так. Некоторые тайком, из-под лобья, разглядывали друг друга. Я же вспомнил, что в моём новеньком портфеле лежат такие же новые тетради, цветные карандаши и, главное, Букварь. Конечно, я его видел и листал раньше, ещё в окуневской школе, но там всё было понарошку. Зато теперь…
– Белов Владислав, – донёсся до меня голос учительницы.
Я повернул голову к столу. Она искала меня глазами, но я молчал, а весь класс, не зная ещё, кто такой Белов, крутил головами по сторонам.
– Кто у нас Белов? – снова спросила Ирина Владимировна.
– Это я… – неуверенно и тихо последовал мой ответ.
– Владик, – обратилась ко мне Ирина Владимировна. – Когда твою фамилию называет учитель, надо вставать и говорить: «Я».
Покраснев, я быстро открыл крышку парты, вскочил и выпалил:
– Я!
Ирина Владимировна внимательно посмотрела, стараясь запомнить мое лицо, и, уткнувшись в журнал, спокойно сказала:
– Садись, Владик.
– Барсуков Гена, – продолжила она проверять присутствующих по школьному журналу.
На втором уроке учительница учила нас писать карандашом палочки в косо разлинованной тетради. Высунув язык, я старательно выводил их карандашом, но пальцы почему-то плохо слушались, и палочки выходили неровными хуже, чем в окуневской школе.
В конце урока Ирина Владимировна подошла к каждому и написала красными чернилами домашнее задание.
– Дети, – обратилась она. – Я написала вам прямые палочки с наклоном вправо и влево. Каждую отмеченную мною строчку надо повторить дома три раза. – А теперь можете идти на перемену.
Раздался звонок, и мы, стараясь быть степенными, без крика и шума, стали покидать класс. Оказавшись в большом длинном зале для перемен, сбились в кучку возле своих классных дверей, стараясь держаться вместе. Дело в том, что обучение мальчиков и девочек в школах в то время было раздельным. По этой причине на переменах царила некая запорожская вольница. Ученики старших классов носились по залу, не обращая никакого внимания на тех, кто стоит у них на пути. Некоторые налетали друг на друга, а то – и на преподавателя. Выслушав от него порцию нравоучений и извинившись, бежали дальше.