Несогласный Теодор. История жизни Теодора Шанина, рассказанная им самим - стр. 7
Так продолжалось до июня 1941 года. Однажды утром я открыл глаза – меня будила мама. И сказала: «Вставай, одевайся быстро». За ея спиной стоял солдат с винтовкой и большим штыком. И этот штык я распознал сходу, как не наш. Потому что у поляков были штыки, как ножи, а у тогдашней советской армии скорее как трёхгранный клинок. Мама сказала: «Одевайся быстро, нас высылают». Я переспросил: «Высылают?» – не совсем понимая, в чем дело. Она подтвердила: «Да. Одевайся быстро и тебе придется мне помогать».
И я помогал собирать вещи, всякое такое прочее. В доме было четыре чужих человека. Двое в гражданском – более высокие чиновники и два солдата. Чиновники были не наши. То есть, не виленчане. Их прислали, ясно, для операции. Теперь, оглядываясь назад, я знаю, что очищали границу в то время от буржуазии. К счастью, они не раскопали, что отец был не только буржуем и лидером сионистов, но и эсером. Потому что всех, кто в свое время был в русском революционном движении, главным образом бундистов, арестовали и многих потом расстреляли. Но им в голову не пришло, что буржуй мог быть в свое время эсером. И его выслали особым эшелоном в Свердловскую область, в лагерь. А нас, другим эшелоном, на спецпереселение.
Дату буду помнить всегда. 14 июня, 1941 год. Неделя до начала войны, о чем мы, разумеется, тогда не могли и догадываться. И тогда произошел спор, который много решил в жизни моей семьи. Солдаты молчали, а двое в гражданском говорили с матерью по-русски. Даже не говорили, а болтали. Отношение к нам было хорошее – несмотря на то, что они пришли нас арестовывать. Особенно нежно они отнеслись к моей сестре, которой было четыре. Ну, она была красивым ребенком, и ей очень нравилась вся эта ситуация. Они проявили сентиментальность, отозвали родителей в сторону, и сказали: «Вашей дочери нет в нашем списке. Мы вам не скажем, куда вы поедете, но едете далеко. И там будет очень трудно. Быть может, не выдержит ваша девчонка. Если хотите, можете, ее оставьте. Мы как бы не заметим».
После этого при мне шел спор между матерью и отцом. Мама сказала: «Ни под каким предлогом. И так нас разделяют, тебя забирают». А отец возразил: «Это дело жизни и смерти». И как-то эти слова, «жизни и смерти», потрясли маму. И меня отправили в город отыскать деда. Город странно выглядел, потому что сновали туды-сюды машины со станции. То есть, свозили людей к поездам, к эшелонам. Я с трудом нашел деда, сказал ему, что происходит. Он ответил: «Хорошо, я иду с тобой». Собрал Алинку. Ее, между прочим, звали Алия, что значит «эмиграция». А меня Теодор, как Герцля – создателя сионистического движения. Мы были детьми вожака сионистов…
Собрал – и увел к себе, думая, что спасает.
А нас подвезли к эшелонам. Это был такой эшелон, который русские хорошо знают, как «сорок людей – восемь лошадей». Такую штуку создали в Первую мировую войну, чтобы перебрасывать армию. В вагоне было человек тридцать. Я был самым молодым. И поэтому мне отдали место у окошка, через которое я мог видеть людей.
Мы вскоре тронулись с места и поехали на север – я судил об этом по тому, какие станции мелькали. И вдруг что-то произошло. Во-первых, стало темно на станциях. Во-вторых, поезд наш повернул и пошел на восток. И мы увидели надписи. «Наше дело правое – мы победим». Война. Но было неясно, с кем – и это взрослые обсуждали меж себя. С японцами или с немцами. Дня через три появился какой-то плакат с немецким оккупантом, и тогда нам стало плохо. Потому что Вильно был на границе. И было ясно, что немцы войдут быстро. Они и вошли – на третий день.