Нерушимые обеты - стр. 28
– Ну как? – получив суховатый вопрос, оглядывается и колет взглядом. Если не дурак – и в темноте различит, что она далеко не счастлива сейчас.
Если не дурак, и почему, тоже поймет. И может даже отстанет…
Или нет.
Полину практически колотит, когда она следит за передвижением Гаврилы по её кухне.
Изнутри разрывает, ей хочется, чтоб ушел… И взгляд оторвать от него невозможно.
Сердце рвется из груди, она напоминает себе же садистку…
Гаврила делает шаг за шагом, приближаясь к панорамному окну, останавливается близко-близко. Смотрит вниз…
Ей так стоять страшно. Её этаж – один из верхних, поэтому рядом с окном догоняет впечатление, будто перед обрывом.
Следом – накрывает новой волной злого отчаянья.
Он обещал, что они вместе прыгнут и взлетят.
Обещал, блин, а потом…
Она только вниз летела, раз за разом напарываясь на острые камни. И сейчас тоже летит. Разве это предел её мечтаний? Отдать себя какому-то Косте Гордееву в обмен на обещание спокойствия? Покорно раздвигать ноги и закрывать рот, когда скажет?
Разве она не стоит большего?
– Прекрасно. Костя мне понравился. Я ему тоже.
От былого миролюбия сегодня вечером в Полине не остается ничего.
Он теперь – красивый и свободный. Он – владелец собственной жизни. А она на него потратила свое единственное право на мятеж. Мятеж не удался. Она выбрала не того. Теперь с «не тем» она больше не рискнет.
Полина смотрит внимательно, впитывая даже намек на реакцию.
Гаврила будто кривится. А ей приятно, что ему неприятно.
– Ты красивая. Старалась. Видно…
Он поворачивает голову и скользит взглядом по ее телу до бедер. Они уже скрыты столешницей. А Полу только сильнее трусит.
– Я всегда красивая.
Ни она в этом не сомневается, ни он. Гаврила хмыкает, чуть качает головой.
Тянется к волосам, ведет по ним, оттягивая.
Потом же резко отворачивается от окна и приближается.
От его движений Полинины колени слабеют. Ей снова хочется пить. А ещё хочется отказаться от чертовой затеи с Костей.
Потому что Костя – не он. Потому что Костя – вообще не он. Далеко не он. Никто не он.
А его она любит так, что даже ненавидит.
Дышит часто, глубоко и громко. Смотрит, когда Гаврила останавливается и кладет руки на её столешницу.
Между ними – метра полтора, а всё равно кажется, что он слишком близко.
Его взгляд едет вверх к Полиному лицу. Глаза цепляются за глаза.
Наверное, обоим помогает темнота. Можно убедить себя, что стоящий напротив человек не понимает, что ты его жрешь.
– Ты, блять, всегда…
– Не матерись. Мне неприятно.
Полина врет, ей глубоко посрать, но реакцию она получает. У Гаврилы дергается лицо, поднятым остается уголок губ. Он усмехается.
Отвешивает шутливый реверанс, а потом снова в стол упирается.
– Простите, моя королева. Совсем забыл, что с вами не пристало…
У Поли моментально щеки вспыхивают от воспоминаний, что ему «пристало» было с ней делать. И как она от удовольствия умирала, когда он матерился во время их грязного секса.
Никогда больше и ни с кем, выбранным ею добровольно, Полина не ловила столько кайфа. И никогда не поймает.
Это осознание бьет по голове новым приступом отчаянья.
Она не хочет до сих пор так по нему сохнуть.
После всего тряпкой быть не хочет.
Он спокойно готов подложить её под Костю. И посрать, что по её же просьбе. На всё посрать.
Не только жизнь жестокая. Он тоже с ней жестокий.