Нерон. Родовое проклятие - стр. 42
Александр умолк и отщипнул от грозди очередную виноградину. Очевидно, эти воспоминания были столь далекими, что, проживая их в настоящем времени, он не чувствовал угрозы – напротив, получал удовольствие и будто подавал их мне как изысканное угощение.
Перебивать было бы невежливо, я терпеливо молчал.
– Стояла середина лета, – рассказывал Александр, – самое жаркое время года. Нас призвали участвовать в триумфе; его подручные заковали нас в тяжелые золотые цепи. Приказали медленно идти перед его колесницей. Это тянулось много часов. Мы шли мимо стен из людей; они глазели на нас, словно укрытых за холстами с изображением нашей матери. Они не насмехались, не глумились над нами, они приветствовали Августа, а нас просто не замечали. Когда процессия дошла до подножия Капитолийского холма, я сделал глубокий вдох и постарался взять себя в руки. Теперь нас должны были разделить, отправить в заточение и убить, как всех императорских пленников из триумфальной процессии.
Александр говорил спокойно. Вероятно, сопутствовавший тем событиям ужас с годами поблек и выветрился, как и сама память об ужасе.
– У меня было такое чувство, будто мать и отец наблюдают за нами. Я молил всех богов, чтобы они дали мне сил не опозорить их, не заплакать, не повести себя как трус. А потом Август спустился со своей колесницы, подошел к нам и взял нас за руки. Он провел нас к храму Юпитера на Капитолийском холме и позволил возложить на алтарь его лавровый венок триумфатора. После он приказал одному из своих рабов: «Отведи их домой». Он положил мне на плечи руки, у него были очень мягкие руки, и сказал: «Теперь у тебя новый дом». – Александр отщипнул еще одну виноградину и откинулся на спинку дивана. – Так мы стали жить с Октавией, его сестрой, в доме, полном его родственников. Мы с Селеной и нашей единокровной сестрой Антонией Старшей были примерно одного возраста. Нам было по десять, Антонии Младшей – восемь. Маленькому Птолемею, насколько я помню, было шесть.
Александр отпил большой глоток сока из кубка.
– Мы пятеро легко сблизились, Октавия была самой доброй мачехой, какую только можно себе представить. Она приняла нас и, хотя мы и были для нее постоянным напоминанием о бегстве мужа, не делала разницы между нами и родными детьми.
– А какими они были, мои бабки? – спросил я, ведь я происходил от обеих Антоний.
Александр улыбнулся:
– Обе достойны восхищения. Особенно Антония Младшая, от нее было просто глаз не оторвать. Жаль, что ты ее не знал. Кажется, она умерла в тот год, когда ты родился. – Александр посмотрел на Аникета. – Не ты ли сказал мне, что он родился в год, когда Калигула стал императором?
– Так все и было, – подтвердил Аникет. – В декабре.
– Антония умерла в сентябре, – сказал Александр.
При этом он тактично не упомянул о том, как именно она умерла – покончила с собой, хотя некоторые говорили, что ее отравил Калигула. В любом случае она испытывала такое отвращение к деградации, набиравшей силу вокруг нее, что с радостью покинула этот мир, чтобы встретиться с любимым супругом после разлуки в почти пять десятков лет.
– А что было со всеми вами потом? – спросил я.
Я знал, что Селена вышла замуж за Джубу Мавританского и стала царицей в тех землях. Но что случилось с остальными?
Александр припомнил брак Селены и продолжил рассказ: