Размер шрифта
-
+

Нерон. Блеск накануне тьмы - стр. 70

Но я проявил терпение, а с его помощью, как известно, можно и в пустыне отыскать драгоценные камни. А я нашел вот это:

Посему как собирают плевелы и огнем сжигают, так будет при кончине века сего: пошлет Сын Человеческий Ангелов Своих, и соберут из Царства Его все соблазны и делающих беззаконие, и ввергнут их в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов[66].

Это о нас, о римлянах, о нашем городе, который христиане «ввергли в печь огненную», чтобы сбылось вот это пророчество.

И в другой части свитка я наконец нашел последнее и решающее доказательство. Вот оно:

Огонь пришел Я низвести на землю и как желал бы, чтобы он уже возгорелся! Крещением должен Я креститься; и как Я томлюсь, пока сие совершится![67]

Это его крещение, что бы оно ни значило, свершилось. И теперь, по его же словам, пришло время принести огонь на землю.

XVI

Очень долго я просто неподвижно сидел перед разложенными на столе уличающими бумагами. Теперь у меня были все необходимые доказательства, но на душе от этого не полегчало.

Много лет назад, когда я только стал императором, мне надо было подписать мой первый указ о казни отъявленного преступника. И тогда я воскликнул: «О, если бы я не умел писать!» Чем наверняка немало удивил, если не позабавил стоявших возле моего стола экзекуторов.

Подписывая тот указ, я испытывал внутреннюю дрожь, но понимал, что это до́лжно сделать. Вот и сейчас я должен был это сделать.

Я встал и прошел в покои Поппеи.

Мне не хватало решимости, а еще я нуждался… В чем? В отпущении грехов?

Поппея всегда была твердой в своих решениях и не любила оглядываться назад.

Свет в выходящих на запад окнах дворца начинал тускнеть, палящее солнце покидало небо. Приближался сладостный теплый вечер.

В это время суток в покоях Поппеи всегда было тихо, и я надеялся, что застану там играющего на барбитоне[68] юношу – мне всегда нравились глубокие звуки этой басовой кифары. И я не был разочарован: еще на подходе к покоям Поппеи я уловил низкие печальные звуки.

Войдя в комнату, я увидел в ее дальнем конце сидящего на диване кифареда, а на диване неподалеку сидела, поджав ноги, Поппея. Она что-то читала, и на ее лице блуждала легкая улыбка.

Когда я подошел, она даже не подняла головы, но кифаред сразу перестал играть, встал и поклонился. И только когда музыка смолкла, Поппея наконец обратила на меня внимание.

– Ну как? Нашел, что искал? – спросила она.

– Да, – коротко ответил я.

– Тогда почему у тебя такой подавленный вид? Выглядишь так, будто тебя разбойники с большой дороги ограбили.

Я сел рядом:

– Меня действительно словно бы грабили. Вот только не могу понять, чего именно я лишился.

– Полагаю – сомнений. – Жестом приказав кифареду продолжить играть, Поппея потянулась ко мне и нежно погладила по щеке. – Ты ведь любишь это состояние, когда еще ничего толком не ясно, а определенность ждет где-то впереди.

– Может, и так, но не сейчас, – сказал я. – После Великого пожара эта неопределенность слишком долго тлела, а дым слухов, измышлений и преисполненных ненавистью обвинений все еще висит в воздухе. Пришло время обратить взор на реальных виновников, на тех, кого до́лжно предать наказанию.

Поппея, откинувшись назад, внимательно посмотрела на меня.

– Так это они? Христиане? – спросила она, и только глухой не расслышал бы в ее голосе ноток удовлетворения.

Страница 70