Нерон. Блеск накануне тьмы - стр. 64
В большинстве своем люди были оглушены тем, что с ними стряслось, и потрясены тем, что я им пообещал. Никто не выказывал недовольства и не сомневался в моей искренности. Возможно, составители донесений о том, что люди винят и проклинают меня, преувеличивали доходившую до них информацию. Либо обвинения в мой адрес поступали от определенной группы или прослойки людей. А может, те, кто приближался к моему столу, скрывали свои истинные чувства.
Вернувшись на кушетку, я посмотрел на стоявший напротив пульвинар – церемониальное мягкое ложе для присутствующих на сакральных событиях богов.
На пульвинаре стояли статуэтки Вулкана, Цереры, Прозерпины, Юноны и Клавдии Августы. Клавдия – моя умершая во младенчестве дочь. После ее обожествления Сенат проголосовал за то, чтобы запечатлеть ее образ на пульвинаре Большого цирка.
Я смотрел на статуэтку. Скульптор никогда не видел Клавдию и потому изваял идеального ребенка с совершенными чертами лица. Но возможно, оно и к лучшему, мне было бы невыносимо больно увидеть ее такой, какой она была при жизни, а сейчас я просто смотрел на некий символизирующий ее образ.
Я потянулся к Поппее и взял ее за руку. Она тоже глядела на статуэтку.
«Увидишь, я отстрою Рим, который будет достоин твоей памяти», – мысленно пообещал я Клавдии.
Спустя несколько дней Фаон, мой секретарь, отвечающий за управление счетами и распределением доходов, положил передо мной на стол свиток и тут же отступил назад.
– Ты ведешь себя так, будто это не документ, а ядовитая змея, – заметил я и взял смету.
– Змея не змея, но определенно нечто ядовитое, – отозвался Фаон.
Я развернул свиток и посмотрел на заполнявшие всю страницу сверху донизу столбцы цифр. Наконец добрался до итоговой суммы и не поверил своим глазам.
– Двадцать две тысячи миллионов сестерциев?
– Такова сумма, к которой я пришел, – она покрывает все расходы.
Фаон редко хмурился, не хмурился и сейчас, он вообще по натуре был жизнерадостным и оптимистичным человеком.
– Если рассматривать это как сделку, тебе и только тебе я бы за сколько купил, за столько бы и продал, – сказал Фаон и развел руки в стороны. – Но я бедный человек.
И мы оба рассмеялись.
– А если я соглашусь на такую цену, ты сможешь набросить еще один храм? – подыграл я ему.
– Только если мы будем использовать низкопробный камень, но император запретил мне торговать подобным товаром.
Мы перестали смеяться.
Я понимал, что мой проект будет стоить дорого, но цифры, отражающие его стоимость, увидел впервые. И все равно я не мог сменить курс. Город разрушен, и его надо отстроить заново. Выбора нет.
Конечно, его необязательно было отстраивать из мрамора или прозрачного каппадокийского камня, который я заказал для одного из храмов. И возможно, мне не следовало предлагать оплату за строительство портиков. И Золотой дом с прилегающими к нему землями… Должен ли он быть таким обширным?
Мой ответ – да!
Все должно быть отстроено так, как я задумал. Я дал слово богам, дал слово своему народу. И я не изменю себе.
– Есть какой-нибудь способ собрать больше денег? – спросил я, положив свиток на стол.
– Читаешь мои мысли, цезарь. Ты ведь знаешь – среди вольноотпущенников очень много состоятельных людей.
– Да, и ты один из них.
– И мы жаждем стать полноправными римскими гражданами, но эта привилегия доступна только нашим детям. Что, если ты издашь указ, согласно которому любой вольноотпущенник с состоянием более двух сотен тысяч сестерциев, пожертвовавший одну сотню на строительство дома в Риме, сможет стать его гражданином? Осмелюсь предположить, найдется немало желающих пожертвовать деньги на строительство.