Нерон. Блеск накануне тьмы - стр. 52
– И как тебе? – хихикнула она. – Нравится мой близнец?
А Спор просто стоял рядом, словно статуя или какой-то объект для наблюдения и любования.
– Мы с ним, насколько мне известно, не родня, но, с другой стороны, в Риме полно непризнанных законом родственников, – продолжила Поппея.
– Сходство просто поразительное, – признал я. – Нимфидий, например, утверждает, будто он сын Калигулы, а не какого-то гладиатора, с которым переспала его мать. Так что – кто знает?
– Спор – мой наперсник, – поведала Поппея. – Я с ним разговариваю, прямо как сама с собой. И наши беседы, кстати, всегда интересны и полезны, верно, Спор?
Юноша кивнул, но без подобострастия. В нем чувствовалось врожденное достоинство, и мне даже захотелось узнать, каково его реальное происхождение.
– Спор знает много секретов касаемо прислуги и при этом умеет их хранить. – Поппея многозначительно посмотрела на своего наперсника.
Тут подоспели посланные за одеждой служанки, и она удалилась во внутреннюю комнату, оставив нас со Спором наедине.
– Говорят, у каждого в этом мире есть двойник, – заметил я. – Но думаю, встретить своего – это довольно странное ощущение. Я своего пока что не встречал.
– Да, сначала это было довольно странно, – согласился Спор. – Но теперь у меня такое чувство, будто она – моя сестра-близнец.
– И все же ты – раб, а она – императрица.
– Мы те, кто мы есть вне зависимости от нашего положения, – сказал Спор.
У него действительно были благородные манеры, – возможно, когда-то для его семьи наступили тяжелые времена и они в силу этих обстоятельств были проданы в рабство.
– Как ты оказался в услужении при дворе императрицы? – спросил я.
– Моя семья из Помпеев, мы очень давно служим семье Сабинов. Мой дед сопровождал Поппея Сабина в Мёзию[45].
Как же тогда он стал рабом? Вопрос интересный, но я, полагаясь на то, что Поппея, если спрошу, мне обо всем расскажет, решил оставить Спора в покое.
И тут она вернулась в ниспадающем волнами светло-зеленом платье из тончайшего шелка. Спор ретировался, пока она возилась со своей брошью.
– Теперь я знаю, где, если понадобится, найти еще одну Поппею, – пошутил я.
– Надеюсь, до этого не дойдет, – отозвалась она. – В том смысле, что другая Поппея тебе никогда не понадобится.
Когда мы вернулись в мои покои и остались наедине – насколько это вообще возможно для императора и императрицы, – я спросил:
– Твое упоминание о том, что Спор в курсе тайн прислуги, но умеет их хранить… Что ты хотела этим сказать?
– Думаю, среди моих слуг есть христиане. Впрочем, я тебе об этом говорила, еще когда ты допрашивал того пленника, Павла. Ты его отпустил, а я тебя предупреждала, что их учение просачивается повсюду. Спор помогает за ними присматривать. Благодаря ему я в курсе всего, что у них происходит.
– Тогда я сказал тебе, что, пока они верно нам служат, беспокоиться не о чем. Те двое, в закрытой одежде, они из христиан?
– Похоже, да. Христиане вечно кутаются так, будто человеческое тело – это нечто постыдное, поэтому в жаркую погоду распознать их не составляет труда. Какие глупые!
Мы находились в самых приватных комнатах императорских покоев. Во дворце бурлила жизнь, но здесь мы были надежно ограждены от всего.
Я обнял Поппею, желая всем телом почувствовать ее близость.
Все утро она от меня ускользала, но теперь поводов для «бегства» не осталось. И не важно, что моя кровать для дневного сна была слишком простой в сравнении с роскошным императорским ложем; главное – то, что она дарила возможность двум телам найти друг друга и, не ведая стыда, обрести в соитии подлинное наслаждение.