Нерон. Блеск накануне тьмы - стр. 23

Мне всегда был симпатичен Пизон, нравилось проводить время на его роскошной вилле в Байи, но я не слепой и прекрасно понимал, что он изнеженный и развращенный аристократ.

Пизон увлекался искусством, актерством и поэзией, но не мог посвятить себя этим увлечениям в полной мере. Он был посредственным во всех отношениях, исключительным его делала только родословная, но, как все посредственности, он компенсировал данный недостаток избытком личного обаяния.

– А наши друзья по литературному кружку? Слышал о них что-нибудь?

Пизон склонил голову набок и как будто задумался.

– Петроний на своей вилле, что возле Кум. Лукан[25], скорее всего, сейчас вместе со своим отцом Мелой в поместье Сенеки.

Сенека… Старый философ, который на протяжении многих лет являлся сначала моим наставником, а потом и советником. Признаюсь, я скучал по нему, но наше расставание было непростым, и относился я к наставнику уже не так, как прежде. Он хотел, чтобы я следовал путем Августа и вел себя в соответствии с давно установленными строгими римскими канонами. Я же твердо решил, что не буду топтаться на чужих тропинках, а пойду своей дорогой и это будет дорога Нерона.

Имелся еще племянник Сенеки Лукан, талантливый поэт и активный участник моего литературного кружка, который восхищался мной и сочинял в мою честь хвалебные гимны. И Галлион[26], брат Сенеки, который время от времени оказывал мне услуги в качестве советника по вопросам Иудеи: несколько лет назад он был проконсулом в Греции и имел опыт конфликтов с тамошними иудейскими сектантами.

– Я предвидел, что Петроний, этот сластолюбец, не вернется в Рим, пока залы в императорском дворце не будут готовы к новым пиршествам, – усмехнулся я. – Ты знаешь, что мой дворец сгорел?

– Тот, новый, в нижней части которого мы устраивали наши посвященные поэзии собрания?

– Именно. – Признать это было горько, а представить такое вообще немыслимо.

– Придется тебе отстроить новый, такой, чтобы был грандиознее и по всему лучше прежнего, – сказал Пизон.

– В любых самых смелых своих фантазиях пока не могу такой вообразить. Да и времени на это у меня нет: надо проследить, чтобы были построены жилища для потерявших кров простых людей.

– О, эти простые люди! – Пизон небрежно махнул рукой. – Им ли к этому привыкать?

Всю ту ночь, после шести дней борьбы с огнем, мы пировали, праздновали свою победу, так что, когда в небе появилась бледная луна, даже не верилось, что пожар длился в промежутке от ее полной фазы до половины: мы все валились с ног от изнеможения и невероятного облегчения.

Но наступившее утро окрасило Рим багровым цветом, и мы поняли – это еще не конец битвы: огонь не умер, он просто взял передышку.

– Эта тварь в точности как все другие, – сказал Нимфидий. – Отлежался в норе, пригрел угли под золой и теперь снова разинул пасть.

– Сейчас он дальше, чем вчера, – прищурившись, я, несмотря на слабое зрение, попытался оценить увиденное.

– Он возле Капитолия, – сказал Нимфидий и, глянув на стоявшего неподалеку Тигеллина, повысил голос: – Это совсем рядом с твоими владениями.

Тигеллин засучил рукава и, решительно шагнув вперед, воскликнул:

– О боги!

– Пошлите своих людей на спасение табулария[27], – скомандовал я. – Они должны туда добраться и спасти все, что только возможно. Хранящиеся там исторические ценности уникальны, их утрата будет невосполнимой. Постарайтесь спасти золотую триумфальную колесницу Августа.