Непризнанные гении - стр. 81
Мы не знаем достоверно, когда он заболел эпилепсией: в детстве, после смерти отца, в остроге? Хотя сам он вел отсчет начала болезни от каторги, не исключено, что прологом была детская истерия. Припадки – после кратковременной эйфории и просветления – отнимали у него память, ввергали в мрачное настроение, умножали мнительность, раздражительность и чувство греха. Близко знавшие его люди свидетельствовали, что душевное состояние Федора Михайловича после припадка было не просто тяжелым, но что он едва справлялся с ужасающим чувством тоски. Причина этой тоски, по его словам, состояла в том, что он ощущал себя страшным преступником, злодеем, человеком, над которым довлеет неведомая, но ужасная вина.
Не в эпилепсии ли – исток его сатанинских самооговоров? В «Братьях Карамазовых» находим: «Сильно страдающие от падучей склонны к безграничному, болезненному самообвинению».
Cвидетельствует А. Г. Достоевская: «Третий день после припадка для меня бывает самый тяжелый день. Я знаю, что бедный Федя и сам готов бы был освободиться от своей тоски, да не может. Он в это время делается ужасно капризным, досадливым; так, например, он сердился, когда мы гуляли, что я часто просила сесть. Потом бранил, зачем я иду не в ногу, потом, зачем пугаюсь, одним словом, за всё, за что никогда бы не побранил бы в здоровом состоянии».
Свидетельствует В. С. Соловьев: «Он бывал совершенно невозможен после припадка; его нервы оказывались до того потрясенными, что он делался совсем невменяемым в своей раздражительности и странностях. Придет он, бывало, войдет как черная туча, иногда даже забудет поздороваться и изыскивает всякие предлоги, чтобы побраниться, чтобы обидеть; и во всем видит к себе обиду…»
Достоевский безмерно страдал от эпилепсии, но и дорожил ею как даром, как источником провидческого откровения. Не отсюда ли его интерес к Корану? Ведь Магомет – пророк-эпилептик, способный не просто видеть грядущее, но проникать в сокровенный смысл бытия. В каждом романе Достоевского по эпилептику, и они тоже наделены даром вестничества. Как сказал кто-то из критиков, «всё, от чего страдал Достоевский, входило в состав его вдохновения». Есть и более страшное мнение: своими произведениями Достоевский, подобно Мюссе, Эдгару По, Леопарди, Бодлеру, Клейсту, «мстил за свою внутреннюю грязь».
О наитии самого Достоевского сказано достаточно. И так ли далек от истины Лев Шестов, говоря, что Ф. М. Достоевский до конца жизни не знал достоверно, точно ли видел то, о чем рассказал в «Записках из подполья», или бредил наяву, выдавая галлюцинации и призраки за действительность?
Еще в молодости, как бы предчувствуя будущую эпилепсию, Достоевский интересовался болезнями мозга и собирал соответствующую литературу. Доктор С. Д. Яновский свидетельствует: «Федор Михайлович часто брал у меня книги медицинские, особенно те, в которых трактовалось о болезнях мозга и нервной системы, о болезнях душевных и о развитии черепа по старой, но в то время бывшей в ходу системе Галла».
Достоевский был хорошо знаком с зарубежными исследованиями личности преступников и в «Преступлении и наказании» цитировал имена А. Вагнера и А. Кетле. Видимо, он следил за публикациями о «преступлениях века», в частности изучил книгу о французском убийце Ласенере, для которого «убить человека» было то же, что «выпить стакан вина». Его интересовали причины, по которым этот убийца причислял себя «к группе людей исключительных, натур необыкновенных». В. М. Бехтерев в связи с этим писал: «Интересно, между прочим, что Достоевский впервые отметил такой преступный тип, который убийство считает самым обыкновенным делом. Позднее этот тип перешел в науку в сочинениях Ломброзо о преступном типе».