Неприятности в клубе «Беллона» - стр. 4

Дверь за ними закрылась, и напряжение ощутимо схлынуло. Кружок распался на группы. Кто-то закурил. Тиранка планеты, выжившая из ума Смерть, на мгновение поднесла к глазам присутствующих свое тусклое зеркало, показывая неотвратимое будущее. И снова убрала его. Неприятность минула. Вот ведь повезло, что Пенберти – домашний доктор покойного. Пенберти знает, что к чему. И свидетельство о смерти выдаст. Никакого дознания. Никаких неудобств. Члены клуба «Беллона» могут отправляться на ужин.

Полковник Марчбэнкс направился к дальней двери, ведущей в библиотеку. В тесной передней между двумя комнатами находилась удобная телефонная кабинка для тех членов клуба, что не стремились вещать на публику в вестибюле.

– Эй, полковник! Не туда! Этот аппарат не работает, – сообщил беллонианец по имени Уэзеридж, провожая его взглядом. – Возмутительно, вот как я это называю. Не далее как нынче утром я собрался было позвонить… о, гляньте-ка! – записку уже сняли. Похоже, все опять в порядке. Сообщать надо, вот что я вам скажу!

Полковник Марчбэнкс сделал вид, что не расслышал. Уэзеридж считался клубным ворчуном, выделяясь даже на фоне этого сообщества доктринеров, страдающих расстройством пищеварения. Он вечно грозился нажаловаться комитету, изводил секретаря и на собратьев по клубу оказывал неизменный эффект застрявшей в пресловутом месте занозы. Все еще ворча, он возвратился к креслу и вечерней газете, а полковник вошел в телефонную кабинку и попросил соединить его с особняком леди Дормер на Портмэн-сквер.

Очень скоро он уже спустился в вестибюль через библиотеку и в самом низу лестницы столкнулся с Пенберти и Уимзи.

– Вы уже известили леди Дормер? – полюбопытствовал Уимзи.

– Леди Дормер умерла, – сообщил полковник. – Горничная говорит, что она мирно скончалась нынче утром в половине одиннадцатого.

Спустя десять дней после этого примечательного Дня перемирия лорд Питер Уимзи сидел у себя в библиотеке, почитывая редкую рукопись: Юстиниан, четырнадцатый век. Книга доставляла ему тем большее удовольствие, что была в изобилии снабжена иллюстрациями сепией: рисунки отличались деликатнейшей утонченностью, сюжет – не всегда. Тут же, на столике, под рукою стоял графин бесценного старого портвейна. Время от времени Уимзи подогревал свой интерес глоточком-другим, задумчиво поджимая губы и неспешно смакуя ароматный привкус.

Раздался звонок в дверь. Его светлость воскликнул: «О, черт!» – и, навострив уши, прислушался к голосу незваного гостя. И, очевидно, остался доволен результатом, поскольку захлопнул Юстиниана и, едва открылась дверь, изобразил гостеприимную улыбку.

– Мистер Мерблз, милорд.

Вошедший, маленький, преклонных лет джентльмен, настолько соответствовал типу семейного адвоката, что и характер его не содержал в себе ровным счетом ничего примечательного, если не считать беспредельного добросердечия да слабости к мятным таблеткам от изжоги.

– Надеюсь, я вас не побеспокоил, лорд Питер?

– Нет, сэр, боже сохрани. Всегда рад вас видеть. Бантер, бокал мистеру Мерблзу. Счастлив, что вы зашли, сэр. «Кокберн» восьмидесятого года в компании и пить приятнее: в понимающей компании, я имею в виду. Знавал я некогда парня, который осквернял сей божественный напиток трихинопольской сигарой. Больше его не приглашали. Восемь месяцев спустя он пустил себе пулю в лоб. Не стану утверждать, что именно из-за этого. Но ему самой судьбой назначено было плохо кончить, э?