Непримиримые 4 - стр. 53
Так смотрел… Душу выворачивал.
Он ждал! Терпеливо ждал от меня шага. Признания, а я… ему нагрубила и…
– Всё сложно, поэтому у нас пока всё вот так… – лепечу бессмыслицу. Ничего более умного, прозрачного и логически обоснованного не придумываю.
– Любишь его?
Глотку сдавливает. Рот не разлепляется.
Боже! Всего кивок, пусть нервный и невнятный, но кивок. Или оброненное «да».
Чёрт! Как выдавить???
Мышцы позвоночника, шеи и лица сводит от напряжения.
Я должна ответить. Не имею права сомнение показать!!!
Что-то изображаю – ни то «да», ни то «нет» и вроде больше в сторону «да», но по тому, как усмехается сосед, а его глаза затапливаются постельными оттенками светло-серого, горько осознаю, что секунды убедительности упущены.
– Так сильно, – ёрничает уличительно. – Обнадёживает.
– Зря, – едва слышно, но слава богу, голос прорезается.
– Тогда объясни, что за ху*** происходит? – ничуть не мягко. Игнат выжидательно сощуривается.
Он правда выглядит человеком, желающим прояснить ситуацию, но я не могу… теперь уже поздно – признания чреваты. Да и наметила план действий и некий ход войны без непосредственного участия Селивёрстова. Выбрала другого героя своего романа.
А довериться Игнату…
Доверие и Игнат – даже не звучит.
Какой-то оксюморон, ведь Селивёрстов – по определению неверный, а доверять неверному, это как… акуле в пасть руку засунуть и наивно полагать, что она её не откусит.
Не дорос он ещё до мужских разборок и поступков. Кусает, достаёт, паясничает, обижается, капризничает. Ребёнок! А мне сейчас не до детского сада и игры в воспитательница-сложный подопечный.
– Если бы хотел – не сбегал, а говорил. Не пугал маниакальностью в туалете, а приехал…
– И ты бы спокойно пустила и поговорила?
Ответ режет губы, и чтобы не сболтнуть лишнего, поглубже воздуха глотаю:
– После того, как ты сбежал? Вряд ли, – с кивком отвожу взгляд.
– Я не сбегал. Ты озвучила свою претензию, и я ушёл. Но ты так и не сняла заявку, – смена разговора вызывает нервный смешок.
– Я не обещала!
– Я выполнил твоё желание, а ты проигнорировала моё, – ещё приближается Игнат.
Не поддамся истерике, не буду метаться или пытаться удрать! Не покажу свою уязвимость! Страх… смятение… возбуждение.
Чёрт! А оно откуда? С чего?
– Ты… ты сделал это с такой лёгкостью, что у меня закралось подозрение, будто именно этого и желал! – тщательно мою руки, молясь, чтобы Селивёрстов остановился и больше не будоражил мою кровь. И так перегрев уже… Душно, жарко, вот-вот в обморок хлопнусь.
– Не путай свои мечты и мои! – останавливается за спиной и обвиняюще смотрит на меня через зеркало на стене перед нами. Порывисто выключаю кран и вытираю ладони салфеткой. – Я… ты… не должна участвовать. Это опасно!
Так, пора заканчивать балаган.
И бежать! Пора бежать!..
– Тебе не кажется, – ловко попадаю комком в открытую урну, – что женский туалет – не место для этих разговоров?
Нервы всё же сдают, когда красноречивый взгляд Игната прогуливается по моей спине, тормозя где-то в области «оголённый участок талия-копчик», да так, что мурашки выдрессированным стадом несутся, прокладывая дорожку холодному поту. Ноги подкашиваются, благо, успеваю руками упереться в раковину.
Абзац, этот кобель прав! Он подчинил моё тело себе! Я не должна реагировать на него, а отзываюсь даже на простой, пусть и жутко голодный взгляд. У меня ломка… физическая. Каждая частица требует ласки и внимания. Грудь болезненно набухает, соски становятся такими чувствительными, что нежная ткань кажется непростительно грубой. Внизу живота влажно и сладко-томительно.