Неприметный холостяк; Переплет; Простак в стране чудес - стр. 48

Тихо Браге мерил время широтами, квадрантами, азимутами, крестовинами, армиллярными сферами и параллактическими линейками и частенько говаривал жене, выводя азимут и выставляя кошку на ночь: «Сие самое верное!» А потом, в 1863 году, явился Доллен с его «Die Zeitbesttimmung vermittelt des tragbaren Durchgangsinstrument im Verticale des Polarstens» (ставший бестселлером в свое время, а впоследствии экранизированный под названием «Грехи в багровых тонах») и доказал, что Тихо, перепутав как-то вечерком, после бурного ужина в Копенгагенском университете, амиллярную сферу с квадрантом, все свои исчисления выстроил вкривь и вкось.

Истина же в том, что измерить время невозможно. Для Джорджа Финча, наслаждавшегося обществом Молли, следующие три недели мелькнули как одно мгновение, а для Хамилтона Бимиша, чья любимая девушка укатила в Ист-Гилиэд, штат Айдахо, представлялось невероятным, что хоть один разумный человек может предположить, будто в сутках всего двадцать четыре часа. Случались моменты, когда Хамилтону чудилось, будто с луной что-то стряслось и время застыло на одной точке.

Но вот наконец-то три недели миновало, и в любую минуту Хамилтон мог услышать, что Юлали вернулась в мегаполис. Весь день напролет он расхаживал со счастливой улыбкой на лице, а сердце у него колотилось и пело от избытка чувств. В таком настроении он вышел встретить Гарроуэя, который только что появился в его квартире.

– А, Гарроуэй! – воскликнул Хамилтон. – Ну, как оно все? Что привело вас ко мне?

– Как я понял, сэр, – ответил полисмен, – вы просили принести вам мои стихи, когда я их закончу.

– Ах да, конечно, конечно! Вылетело из головы. С памятью у меня что-то последнее время. Итак, вы написали первые свои стихи, а? Любовь, молодость и весна, всякое такое…

Их перебил телефонный звонок.

– Простите. – Хотя аппарат последние дни раз за разом разочаровывал его, Хамилтон все-таки возбужденно подскочил и сорвал трубку.

– Алло?

– Алло-о?

На этот раз разочарования не последовало. Голосок был тот самый, так часто звучавший в его мечтаниях.

– Мистер Бимиш? То есть Джимми?

Хамилтон глубоко вздохнул и до того обрадовался, что в первый раз с тех пор, как достиг совершеннолетия, сделал вдох через рот.

– Наконец-то!

– Что вы сказали?

– «Наконец-то!» С тех пор как вы уехали, каждая минута тянулась для меня будто час.

– И для меня тоже.

– Вы серьезно? – страстно выдохнул Хамилтон.

– Да. В Ист-Гилиэде минуты всегда так тянутся.

– А, да-да, – несколько обескураженно пробормотал Бимиш. – А когда вы вернулись?

– Четверть часа назад.

Хамилтон воспарил снова.

– И сразу позвонили мне?

– Да. Хотела узнать телефон миссис Уоддингтон в Хэмстеде.

– И это единственная причина?

– Нет, конечно. Я хотела узнать, как вы…

– Правда? Правда?

– …и скучали ли обо мне.

– Скучал ли!

– Значит, скучали?

– Конечно! Конечно!

– Как мило с вашей стороны! А я уже решила, вы о моем существовании и думать позабыли.

– У-ух! – в полном расстройстве выкрикнул Бимиш.

– А хотите, я что-то скажу? Я тоже скучала.

Хамилтон сделал еще один глубокий, абсолютно ненаучный вдох и уже готов был излить всю душу в аппарат, отчего провода наверняка бы расплавились, как вдруг нахальный мужской голос ударил по барабанным перепонкам.

– Эд, это ты?

– Нет! – загремел Хамилтон.