Неприкаянные - стр. 35
– Не парься, Мэй, Тин-Тин у нас за главного. Следит, чтобы мы не сильно косячили. Кстати! – Лукас встал. – Может, по косячку?
Никогда не курила траву. Страшновато! Вдруг закашляюсь или начну чудить под кайфом? Так и вышло. Лукас передал пущенный по кругу слюнявый косяк. Сухой кашель. Мартин иногда отвлекался от чтения. Смотрел на всех осуждающе. Лукас всё навязчивее лез. И ближе к концу вечеринки мы целовались. Да, я чудила! Он шептал, что нравлюсь. Мол, я – неиспорченная. Не то, что прочие.
Мне захотелось на воздух. Лукас был не в состоянии составить мне компанию. Он вальяжно разлегся на диване, заложив руки за затылок. Вышла – и сразу почувствовала облегчение. Внутри – слишком душно, насыщено взрослым запретным духом.
Села на порог. Всматривалась в точку, где притаился шале. Такой далекий. Дом под названием «Детство», который родители снимали многие годы.
Где-то за избой захрустел снег. На несвежую голову почудилось: сейчас появится медведь и сожрет! Оторопь, боязнь шелохнуться. Мартин вышел из-за угла с вязанкой дров.
– Ты напугал меня, блин! – пропищала.
– Не сидела бы ты тут одна, – буркнул он. – Лучше иди домой. К себе домой.
Дом под названием «Детство». Я поняла. Он не ненавидел меня, а просто хотел загнать обратно. Обидно!
– Зачем ты так? Я ведь ничего тебе не сделала. И ничего не должна. Что за тема нравоучать других?
Мартин вздохнул, положил дрова на ступеньки и сел рядом. Помолчав немного, сказал:
– Лукас – урод. Ясно тебе?
Строгий взгляд. Разряд тока по телу! Мартин. Никогда не встречала парней с такой внешностью. Словно высеченный из камня древний воин. Суровый, бескомпромиссный. Что-то назревало в душе. Мне он нравился! Немножко, самую малость.
– Ясно мне! – довольно дерзко передразнила. – А кто не урод, в твоем понимании?
Он хмыкнул. И первый раз еле заметно улыбнулся.
– Ты точно не урод.
– Откуда знаешь? – огрызнулась, не сразу догадавшись, что это – подобие комплимента.
– Оттуда. Знаю, и всё.
– Ну а ты-то чем лучше брата?
Выдала – и испугалась! За такое и получить можно. Тем более от зверя. Однако Мартин и ухом не повел. Невозмутимость уровня космос.
– Ты когда-нибудь посещала с экскурсией колонию для подростков?
– Нет… – протянула, заморгав чаще.
– Ну и хорошо. Не влипай в истории, чтобы потом не пришлось выяснять на практике, кто урод, а кто – нет.
Холод в теле. Дрожь. Он говорил о каких-то вещах. О страданиях. Об изнанке жизни. Мартин снял черную дубленку и накинул мне на плечи. Пошел с дровами в дом. Его запах. Им был пропитан широкий кудрявый воротник. Аромат горькой полыни, русской бани с дубовыми вениками. Мне не хотелось оставаться в той избе.
Вернулась из вежливости, чтобы попрощаться. Оставила дубленку на крючке. Лукас уговаривал побыть еще, а затем поцеловал меня в щеку и шепнул, мол, придет утром.
Условная дорожка, и моя шаткая походка. Снег в сапогах – да пусть, неважно! В душе – пустота. Никакой радости. Там, внутри, скребли кошки.
– Эй! Погоди…
Обернулась – он, Мартин!
– Я провожу, тут небезопасно.
Горячий укол в самое сердце!
Неторопливая молчаливая прогулка. Я шла по тропинке, он – пробирался прямо через сугробы.
– Почему ты так относишься к брату? – не выдержав, спросила.
– Он приносит много страданий. Он – бедоносец.
– Бедоносец… – повторила за ним странное слово.