Непридуманные истории Мавридики и её друзей - стр. 25
Никита бежит, футболку через голову стянул, шорты джинсовые, растёгивает, замок заел. «Ааай, да ну его, так прыгну», – только в воду прыгнул, с бережка, подогнув колени. Как очнулся, сидит на кухне у стены, Карина льёт на него воду.
– Никит, Никиточка, ты чего?
– Где я?
– Дома, дома, Никит.
– А Евдоким где? И Марьяна?
– Никита, не пугай меня, я тебе скорую вызвала, тебе в больницу надо…
– Себя в больницу отдай, дура патлатая, хозяину бабу надо хорошую, чтобы кормила-поила. А не такую, как ты. Мама с дачи кабачки-помидоры передала, а ты их в ведро хочешь выкинуть, неумёха.
Пойду тебе в сумку нассу, может свалишь побыстрее.
Никита сидел, стараясь не показать вида, как ему страшно. Он смотрел пристально на Фёдора, который сидел около него и умывался. Затем кот встал и отправился в сторону спальни, где вечно валялись раскиданные вещи Карины, убираться девушка тоже не умела, как и готовить.
– Федя, кис, кис, – слабым голосом позвал Никита, – Федя, ты куда?
– Сказал же, в сумку этой заразе пойду нассу, может, думаю, в тапки ей навалить, – задумчиво произнёс кот, сомнений не было, Никита слышит мысли своего кота, кот ему отвечает, – представляешь, она свои, как там они, мюююллли надевает, а там сюрприииз, вот вам и мюли, а мы в них гомна наложили и надули, ххххх, мууур, – заколыхался кот от смеха.
А Никита опять провалился в туман.
– О, барин, как спали-почивали?
– Евдоким.
– Оюшки?
– Ты живой?
– О, Господи Боже, милостивый батюшка, ты чего, барин. Ну-ка, дай руку, на, мори, тёплая. Кого городишь, живой, конечно.
– А я?
– Тьфу ты, ну тебя, идём, мамка баньку стопила, Марьяшка уже все глаза проглядела.
– Стой, Евдоким, да стой ты, где я?
– Ты-то? Дак здеся, барин… Идём.
Они пришли в чистую и как нарисованную деревеньку: по улицам бегали озабоченные чем-то курицы, горланили петухи, блеяли овцы, иногда мычали коровы. Кое-где во дворах брехали лениво собаки.
Избы были все чисто выбеленные, люди, встречающиеся им, были спокойны и умиротворены, они кланялись, но не в пояс, а так, чуть-чуть, произнося при этом приветствие и называя Никиту барином.
Вышла матушка Евдокима и Марьяны, поклонилась, взяла за руку, провела в дом.
Марьяшка раскраснелась, выскочила на улицу.
Ели, квас пили, в баню ходили, ох и попарил Евдоким, опять ели, медовуху пили. А после уже, когда зажглись на небе звёзды с кулак, луна, как огромный жёлтый фонарь, показала своё рябое лицо. Когда потянуло дымом костров с дальних пастбищ, сказал тогда Евдоким:
– Иди, чай, заждалась красавица твоя…
Сладко, ох как сладко… Сидят, она голову положила на плечо, он приобнял, – сидят.
– Барин, – шепчет, – барин мой.
– Марьяша… скажи, скажи, как меня звать.
– Бааарин, – улыбается, – бариииннннннииииикииитттааа.
– Никита, Никита, да очнись ты. Да что такое-то, скорая не едет, алё, алёё.
– Себе вызови, дура ощипанная. Я, пока ты в отключке лежал, колготки ей итальянские порвал.
Вставай, барин, чё разлёгся? Хочешь, чтобы тебя в психушку упекли? Ты же им сейчас начнёшь про Евдокима, Марьяшку, да то самое место трындеть – они тебя мигом заберут. Я уже не смогу помочь, давай быстрее, собирайся, ключи от машины не забудь, дуру надо закрыть дома, помешать может, ворона драная, да меня не забудь, без меня ты не найдёшь… то самое место… А тебе туда надо, здесь не помогут тебе, давай, вставай, барин.