Непоследние времена - стр. 48

После освобождения Анатолий с Татьяной по направлению миграционной службы снова оказались в Калужской области. На этот раз их устроили охранять дачный поселок. Прожили кое-как еще два с половиной года. Но после дефолта 1998 года дачники больше не могли содержать охрану, и Тошевы снова оказались под открытым небом. Накануне зимы.

– В поисках работы мы стали просто кочевать. Татьяна сносила все эти мытарства терпеливо и безропотно, даже после того как отморозила себе руку. Однажды в электричке старушки подсказали нам, что мы можем перезимовать в Оптиной пустыни. Доехали до Сухиничей, а оттуда 64 километра шли пешком – ни одна попутка не остановилась. Когда приехали, я поселил жену в бесплатную гостиницу, а сам пошел на службу. Там как раз была всенощная – накануне какого-то большого праздника. В эту ночь со мной что-то произошло. Я молился до самого утра. Я не мог остановиться.

Тошевы перезимовали в Оптиной. Анатолию удалось пообщаться с духовником монастыря – схиигуменом Илием. Этот старец долгое время жил на святой горе Афон, а пятнадцать лет назад по приглашению патриарха Алексия II приехал возрождать духовные традиции Оптиной пустыни. За это время он стал одним из самых почитаемых духовных наставников в России.

– Когда я зашел к нему в келью, он только посмотрел на меня, вздохнул и тихо так, но твердо сказал: «Тебе надо круто изменить свою жизнь. Очень круто». – У Тошева на минуту появилось такое выражение лица, какое, наверное, было в тот момент, когда он слушал старца. – В тот момент я так до конца и не понял, что такое это «круто». Все шло к тому, что мы могли остаться в Оптиной. Татьяна получила работу в трапезной, а я мог жить и дальше насельником. Это я теперь понимаю, что в этом и заключался промысел Божий – где же мне еще было обрести себя, как не в монастыре, который, говорят, когда-то основал раскаявшийся разбойник Опта. Но в тот момент во мне опять взыграла гордыня. Я решил, что не могу себе позволить жить иждивенцем – пусть даже здесь, в святом месте. Заставил Татьяну отказаться от работы, и весной мы покинули монастырь. Устроился пастухом в двадцати километрах от Оптиной, решил, что будем жить скромно, вести благочестивый образ жизни, ходить в церковь. Это ошибка очень многих людей – идти в атмосферу угара и думать, что ты не угоришь, потому что не хочешь угореть. Как сказал один святой: у Бога не бывает ни росинки случайного. То, что случилось потом, не могло не случиться. Напарник мой Юрка, с которым мы по очереди пасли стадо, очень сильно поддавал на пару с женой своей Валентиной. Дошло до того, что я его в дом перестал пускать. И вот однажды в очередной раз выгнал его с порога, а сам пошел сигарет купить. Прихожу, а он в сенях Татьяну мою руками душит. Ну, тут меня с тормозов и сорвало. Не помню, что я делал, но, только когда я в себя пришел, Юрка был уже неживой.

Когда входишь в ДК колонии № 6, где находится молельная комната – дорогу можно не спрашивать. Идешь на запах ладана. Здесь, на зоне, этот запах воспринимается совсем не так, как на воле. Здесь это один из запахов свободы. А для тех, кто приходит сюда молиться, – единственный.

– Когда мне предложили написать заявление на УДО, для меня это уже не был выбор между тюрьмой и волей. – Анатолий отвечает на главный вопрос. – Несвобода – она ведь не в темницах, а в душах. Чем отличается образ жизни арестанта и монаха? Да, в сущности, ничем. Монах тоже живет за стеной, терпит многие лишения. Только осужденный делает все это по принуждению, а монах – добровольно. И что для одного – «лишение свободы», то для другого – ее обретение.