Непокорная для палача - стр. 9

От его взгляда не укрылось, как я судорожно сглотнула, вспомнив про разбитую вазу.

Романов усмехнулся.

– Да, за вазу тоже. Китай, девятнадцатый век, стоит дороже, чем твоя жизнь. Будешь выполнять кое-какую работу по дому, Екатерина Андреевна тебе что-нибудь подберет в силу твоих… способностей.

Посмотрел так, словно у меня этих способностей по определению быть не могло.

– Если нарушишь распорядок, который она установит, или не будешь слушаться, последует наказание.

– И вы еще отца называете выродком, – пробурчала под нос.

Романов помрачнел.

– Закончишь завтрак, пойдешь к Екатерине Андреевне. Извинишься за утреннее поведение и скажешь, что я велел дать тебе работу. Здесь тебя жалеть не будут, Карина, здесь тебя все ненавидят. Запомни это и не давай повода проявить эту ненависть.

– Уже запомнила, я вас всех тоже ненавижу, – прошептала я.

Романов усмехнулся, его мои слова искренне позабавили.

– И последнее. С этого дня у тебя будет другое имя. С этого дня все будут звать тебя Карой. Потому что ты кара для своего отца.

Квазиморда на мне оторвалась и за вазу, и за «Квазиморду», так что я спину разогнуть не могла. Заставила вымыть полы на первом этаже, я половую тряпку отродясь в руках не держала, но Дима шел за мной из комнаты в комнату и контролировал, хотя уверена, что не столько присматривал за тщательностью уборки, сколько пялился на мою попу.

Самое ужасное в этом унизительном задании было то, что руки заняты, а голова свободна. И я постоянно думала об отце и Лиле, вспоминала их и плакала. Выжимала тряпку, мочила, терла, а у самой слезы текли по щекам. Я и не старалась стереть. Бесполезно.

Романов не шутил на счет преподавателей, после обеда, когда я едва тащила ноги от усталости, в особняк приехал старик с желтыми от никотина пальцами, пеплом на лацканах пиджака и мерзким скрипучим голосом. Профессор теории государства и права. За ним женщина, тощая, как балерина. Преподаватель истории права.

Сначала я даже не понимала, о чем он говорит, термины, понятия пролетали мимо, не задерживаясь в голове. Я могла думать только об одном.

Романов явно нанял его заранее, а не утром впопыхах после завтрака. Он все спланировал, не только нападение на мой дом и убийство отца. Но и то, что заберет меня. Это не был порыв. Но только сейчас, когда горе притупилось, я начала вникать в смысл происходящего. В особняке уже ждала комната с вещами моего размера, нанятые преподаватели, даже занятия начинались с того места, на котором мы остановились в университете. Конечно, учебники и тетради сгорели вместе с моей прошлой жизнью, все было новым, но привычным.

Преподаватели не спрашивали меня об успеваемости, не устраивали тестов, проверить знания. Имена и отчества влетели в одно ухо и тут же вылетели в другое. Я не собиралась их запоминать, ведь не планировала оставаться в этом доме.

До девятнадцати лет он меня, видишь ли, мариновать собрался, а потом ломать.

Хрен тебе.

Даже горечь утраты отступила. Пофиг было и на теорию, и на историю, и на право. Одного хотелось: сбежать! Так чтобы пятки сверкали и волосы назад.

Еле высидела до ужина. Слава богу, Романов куда-то свалил, и в огромной столовой я ковырялась вилкой в картошке и котлете в гордом одиночестве, если не считать Квазиморды, отстукивавшей указкой нервную дробь по тощей ляжке.