Неподходящие люди - стр. 45
Он снова не к месту подмигивает и уходит в ванную, на этот раз закрывается. А я, вздохнув полной грудью, спускаюсь вниз.
- Юля, ну где ты? А где Ваня?
- Он сейчас помоется и спустится.
- Вы вместе наверху были, о чем говорили? - спрашивает она настороженно. Я прищуриваюсь, вглядываясь в ее лицо. Передо мной суетящаяся, веселая Елена Дмитриевна и огромное удовольствие ее такой видеть.
- Да так, ни о чем. Чем вам помочь?
Ощущение, что они не знают, как ко мне относиться. И из-за их метаний - это взаимно. То мы общаемся, как близкие родственники, родные люди. То - как чужие. Вести себя как ни в чем не бывало и делать вид, что не замечаю холодка, дается с трудом. Но не уеду отсюда, побуду еще немного. Слишком долго я ждала обещанной конфеты, чтобы, оказавшись с ней на расстоянии вытянутой руки, сбежать, испугавшись диабета.
Вани нет почти полтора часа, даже его папа ходит проверять, не утонул ли. Затем спускается вниз в новой одежде — белой майке с длинным рукавом и в светлых джинсах, которые купили его родители.
- Извините, - говорит смущенно.
Его волосы еще влажные, а сам он пахнет чистотой и шампунем. Андрей Петрович разливает вино, и после двух тостов атмосфера разряжается. Исчезает неловкость, которая бывает при неожиданной встрече с бывшими коллегами или давними знакомыми: вроде в жизни сто раз все перевернулось с ног на голову, но рассказать по сути нечего, потому что вроде как мелочи. И получается: нет, не вышла замуж, а так нормально все — и у нас хорошо. Мы ж много с Ваней общались эти годы, основные события знаем. Они втроем обсуждают общих родственников, периодически обнимаются. Ванина мама, наверное, литр слез выплакала за вечер от счастья. Папа тоже доволен. На Ваню приятно посмотреть, и они... облизывают его взглядами, любуются, восхищаются. Ладно, мы втроем не сводим с него жадных глаз, как он ни разу не подавился - остается загадкой.
Около девяти мне осторожно намекают, что хотят побыть семьей, и я ложусь спать в гостиной, пока Роминские втроем едва ли не до рассвета общаются наверху. Я просыпаюсь несколько раз среди ночи, слышу приглушенные голоса, смех, вижу тусклый свет, льющийся со второго этажа. Меня не покидает ощущение, что если я исчезну, всем станет только легче. Наверное, я бы так и сделала, если бы не действительно очень хороший и душевный вечер, во время которого я почувствовала себя если не членом, но близким другом семьи.
Следующие два дня полны суматохи: приезжают Ванины родственники, дом полон гостей. Мужчины жарят мясо на улице, женщины на открытой террасе сервируют столы, хлопочут с закусками. Ваня по-прежнему растерян, улыбчив, кажется, рад всех видеть. В основном молчит, слушает. Мне почему-то кажется, что он хотел бы побыть один некоторое время, осознать свое положение. Или еще чем-нибудь заняться. Но все вместе на трех машинах первым же вечером мы едем в кино, потом гулять по центру города, в ресторан. Вечером он напивается до такого состояния, что вырубается в машине по пути домой, отец с братом под руки заносят его на второй этаж. Но это я знаю со слов его мамы, потому что две ночи провожу у себя в компании Ваниных тетушек и племянников, которым не нашлось места в доме.
И вот, наконец, обязательная программа веселья заканчивается, родственники разъезжаются по домам. Я чувствую першение в горле и слабость, кажется, заболеваю, а у Вани мешки под глазами и похмелье. Он спит целый день, периодически спускаясь на кухню попить воды или поесть, и возвращается спать. Затем сидит за компьютером, общаясь с кем-то в соцсетях. Его родители работают в огороде, я мою вдруг ставший тихим дом. Надо бы уже что-то решать: отчаливать домой или оставаться, вот только в качестве кого? Дальние и близкие родственники посчитали, что им пора восвояси. А я все мельтешу. Эти три дня пролетели молниеносно, и мы как бы вместе их с Ванькой провели, смеялись, шутили, но вроде и порознь — на виду каждую минуточку. Не поговорили. Он постоянно был занят, а я на первый план не выпячивалась, больше по хозяйству: посуду помыть, фрукты нарезать, картошку почистить.