Непобежденные - стр. 10
– Да, пришлось! Пристрелить! Лучшего коня в целой армии! Весь наш полк поставил на него – на то, что в воскресенье он обскачет…
Он продолжал, но мы уже не слушали. Мы, не дыша, глядели друг на друга в сером полумраке – и я чуть сам не выкрикнул, но бабушка уже произнесла:
– И, значит… они не… О, слава Господу! Благодаренье Господу!
– Мы не… – зашептал Ринго.
– Тсс! – прервал я его. Потому что без слов стало ясно, и стало возможно дышать наконец, и мы задышали. И потому, наверно, не услышали, как вошел тот, второй, – Лувиния нам описала его после, – полковник с рыжей бородкой и твердым взглядом блестящих серых глаз; он взглянул на бабушку в кресле, на руку ее, прижатую к груди, и снял свою форменную шляпу.
Но обратился он к сержанту:
– Это что тут? Что происходит, Гаррисон?
– Они сюда вбежали, – сказал сержант. – Я обыскиваю дом.
– Так, – сказал полковник. Не сердито – просто холодно, властно и вежливо. – А по чьему распоряжению?
– Да кто-то из здешних стрелял по войскам Соединенных Штатов. Распорядился вот из этой штуки. – И тут лязгнуло, стукнуло; Лувиния после сказала, что он потряс ружьем и резко опустил приклад на пол.
– И свалил одну лошадь, – сказал полковник.
– Строевую собственность Соединенных Штатов. Я сам слышал, генерал сказал, что были бы кони, а конники найдутся. А тут едем по дороге мирно, никого пока еще не трогаем, а эти двое чертенят… Лучшего коня в армии; весь полк на него поставил…
– Так, – сказал полковник. – Ясно. Ну и что? Нашли вы их?
– Нет еще. Эти мятежники прячутся юрко, как крысы. Она говорит, здесь вообще детей нету.
– Так, – сказал полковник.
Лувиния после рассказывала, как он впервые оглядел тут бабушку. Взгляд его спустился с бабушкиного лица на широко раскинутый подол платья, и целую минуту смотрел он на этот подол, а затем поднял опять глаза. И бабушка встретила его взгляд своим – и продолжала лгать, глядя в глаза ему.
– Прикажете так понимать, сударыня, что в доме и при доме нет детей?
– Детей нет, сударь, – отвечала бабушка.
Лувиния рассказывала – он повернулся к сержанту.
– Здесь нет детей, сержант. Очевидно, стреляли не здешние. Соберите людей – и по коням.
– Но, полковник, мы же видели, сюда вбежало двое мальчуганов! Мы все их видели!
– Вы ведь слышали, как эта леди только что заверила, что в доме нет детей. Где ваши уши, сержант? И вы что – действительно хотите, чтобы нас догнала артиллерия, когда милях в трех отсюда предстоит болотистая переправа через речку?
– Что ж, сэр, воля ваша. Но если бы полковником был я…
– Тогда, несомненно, я был бы сержантом Гаррисоном. И полагаю, в этом случае я озаботился бы проблемой, какую теперь лошадь выставлять в будущее воскресенье, и оставил бы в покое пожилую леди, начисто лишенную внуков… – тут его глаза (вспоминала Лувиния) бегло скользнули по бабушке, – и одиноко сидящую в доме, куда, по всей вероятности, я больше никогда не загляну – к ее, увы, великой радости и удовольствию. По коням же и едем дальше.
Мы сидели затаив дыхание и слушали, как они покидают дом, как сержант сзывает во дворе солдат, как едут со двора. Но мы не вставали с корточек, потому что бабушка по-прежнему была напряжена вся – и, значит, полковник еще не ушел. И вот раздался снова его голос – властный, энергично-жесткий и со скрытым смехом где-то в глубине: