Непобедимая буря - стр. 9

За кустом акации полуседой кавалер в зелёном фраке, прижимая животом высокую ореховую блондинку к стене, сосал её крепкую шею. Спускаясь, как по ступенькам, ниже: ключица, плечо – насколько позволяло декольте с оборкой. Рука его без перчатки прищипнула горчично-жёлтое платье на её бедре, начала сборить ткань – подол с кружевной оборкой подтянулся до колена. Дама вцепилась в его воротник – откинула голову. Светлые брови расправлены, тонкие губы приоткрыты… И мелкие, словно мышиные, глазки её округлились, как две бусины. Она начала отпихивать руки кавалера с бедра, из-за своей спины.

– И тут – Франция.., – Василий мрачно глядел на ветви яблонь, отвисшие под тяжестью сочных листьев.

Дама, наконец, избавилась от объятий любовника и закрыла его собой – он оказался ниже её на голову.

– Откуда вы меня знаете?

– К счастью, мы с вами не знакомы.

На её лице мигнул красный всполох, бусины-глаза забегали вверх-вниз. А любовник-то, любовник! Топтался между нею и акацией. Вот положение!.. И вступиться за честь дамы – ей же дороже выйдет, и ретироваться вроде бы моветон. Василий не выдержал – улыбнулся во весь рот. Тянуло смеяться. И тошнило. Он отступил от балюстрады. Наощупь отыскал дверную скобку.

В зимнем саду пахло лавровыми листьями и собирался зацветать лимон. Воздуха не хватало. Почему-то хотелось вымыть руки. Начистить щёткой. Василий посмотрел на свои перчатки: такие же белоснежные. И толкнул двери вперёд.

Карточная, двери, зелёные стены… Задел кого-то плечом. Кажется, даму – в платье белом. «Простите». Другие двери, открытые. Яркий свет, золото, белизна колонн… Музыка вальса – будто собачий лай.

– Шешурский!

Он обернулся на голос. И ничего не увидел.

– Н-да, Василий Александрыч, приятелей детства не узнаёшь!

– Мишель?.. Захарьин!

Кудрявый блондин в чёрном бархатном фраке смотрел на него искристыми глазами цвета морской волны:

– Сколько лет, сколько зим… Да у тебя-то в твоей Европе, поди, года два как – одна зима!

– Да, было… А я тебя с усами бы не узнал. В гусары подался?

– А где ж мне ещё быть? – Захарьин захохотал. – Только, поправочка: не «подался» – а «пода-вал-ся», – он поднял вверх палец. – Уже в отставке. Помнишь ли ты сестру мою Надежду?

– Конечно. Помню.

– Идём же!

Пока они пробирались мимо колонн-зеркал, Мишель целовал ручки встречным дамам и вздыхал каждой вслед: «Ах, до чего хороша! Бриллиантик!»

В углу на банкетке справа от окна между двух старушек с перьями в причёсках сидела пухлощёкая будущая мать в малахитовом платье. На сносях.

– Надин! – Мишель наклонился к её руке. – Взгляни, кто со мной!

Возможно ли? Надин! С кем, ещё при живой матери, до рождения Дмитрия, в саду сокровища искали! Резвая девочка была… С разбегу ручей в парке по дощечке переходила. И вот смотрит заплывшими глазами, улыбается… А улыбка всё та же: на зайчика похожа. Ленты туфель передавили отёкшие ноги на пуфе.

– Не узнал меня, Василий Александрыч?

– Рад приятной встрече.

– Давно ли вы в наших краях?

– Недели три без малого.

– А отчего же к нам не заехали?

– Это ж Шешурский первый! – возгласил Мишель. – Оп! Пардон! Офицерская привычка… Его ж пока в силки не возьмёшь – в гости не затащишь!

– Я не знал, кто тут остался из тех, кто меня помнит. Как вы, Надежда Алексеевна?

– Надин два года как замужем. Между прочим, за предводителем уездного дворянства!