Неоновая библия - стр. 12

. Когда солнце светило во все три окна, комната становилась такой красной и яркой, что Папка говорил – она ему ад напоминает, и никогда не соглашался с нами в ней сидеть. Думаю, это еще и потому, что занавески были костюмами Тети Мэй, и он не хотел, чтобы солнце на него через них светило.

Наверху в спальнях кто-то оставил в доме старые кровати, и они были такие жесткие и так воняли, что я не засыпал, пока час не проворочаюсь с боку на бок. Кто б ни приближался к ним, мог сразу определить, что в них, сразу как их построили, спали малыши. Тетю Мэй тошнило от запаха ее матраса в первую ночь, когда мы там спали. Она ночевала тогда на кушетке, а назавтра засыпала кровать всею своей пудрой.

В самом доме больше смотреть было не на что, но с переднего крыльца открывался вид почти на всю окрестность. У подножия горок видно наш городок, а сбоку крыльца в ясные дни просматривался и главный город округа, и можно было понять где он, когда б ни поискал глазами фабричную трубу, потому что выкрасили ее в оранжевый. На ней виднелась большая черная отметина – если подойти ближе, это была здоровенная буква «Р». Она значила «Реннинг» – так звали людей, владевших фабрикой. Я трубу эту всегда помню, потому что Папка сидел, бывало, на крыльце, смотрел на нее и говорил:

– Эти Реннинги – те люди, из-за кого мы все время бедные. Будь они прокляты, богатые засранцы. От них вся наша долина в нищете – от них и от чертовых политиков, кого они выбирают, чтоб нами управлять.

Работа у него теперь была не слишком постоянная, и почти все время он просиживал на крыльце и оглядывал всю округу.

Весь двор наш был просто засыпан шлаком, а вокруг ступенек и крыльца росло несколько сорняков. Там было трудно играть, потому что делать особо нечего, а если я на этот шлак падал, он застревал у меня в коже, и его приходилось вымывать с мылом. На горках мне тоже не разрешали играть, потому что там полно змей, вот я и привык играть только на крыльце и в доме. Со шлаком было здорово, только если дождь шел. Тогда его можно было трамбовать, как цемент, и строить плотины – это легко, раз столько воды с горки лилось, когда шел дождь.

А дождя в домике на горке мы всегда боялись. После того как мы в него переселились, – услышали, что другие люди много лет назад из него выехали, потому что дом был слишком опасный в дождь. Конечно, крыша хлопоты доставляла – за ней так долго никто не ухаживал, – но самая крупная незадача была с фундаментом. Горки – сплошь глина, и когда на них лил дождь, фундамент тонул в мягкой грязи. Потому-то двор шлаком и засыпали – чтобы по нему ходить после дождя. А если после дождя шел на горки, нужно сапоги надевать.

Как только я впервые взглянул на дом, сразу понял, что он перекошенный, а не прямой, но только после первой весны, что мы в нем провели, и после первого настоящего дождя мы поняли, почему. Всю ночь той ночью дом ворчал, а мы считали, что это просто гром. Наутро же кухня просела на одну сторону, и под плитой оказалась мокрая глина. У нас внизу еще много комнат оставалось, поэтому кухню мы устроили в другой, а старую так и оставили проседать дальше на задах дома эдак по-дурацки. Когда же осенью с Атлантики налетели ураганы, мы ту старую комнату совсем потеряли вместе с половиной переднего крыльца.