Неоконченная хроника перемещений одежды - стр. 17
И можно что-то купить из одежды. Расхваленные секонд-хенды уже не казались чем-то отвратительным. Голод на одежду свое дело делал. Нужно было осваивать новые ресурсы.
Август принес рабочий невроз и первые заработки. Подъем в три, потому что жила в Подмосковье и нужно было успеть к пяти на первую электричку. Сон в электричке – скорее поджелудочный, чем сердечно-недостаточный. Затем – пахота на лотке. Возвращалась в квартиру около часу ночи. Почти сутки пахоты. Ранние электрички приносили чувство единства с народом. Работа днем – чувство отчуждения от интеллигентных и образованных людей. Это был ад – эти люди. Именно так: эти люди и были адом.
А чего хотела, возвышаясь мелкой горкой над «Скарлетт», Папюсом в бумажной обложке, Микки Спилейном и Джеймсом Хедли Чейзом? Вскоре на лотке появился Стивен Кинг, и беседы с покупателями стали теплее. По счастью, в меня ни разу не плюнули, хотя этого ожидала. Рука для торговли у меня была не самая счастливая. То все книги смели с лотка, а то – пустота. Однако нравилась покупателям и потому выручку делала приятную. Соответственно приятной была и зарплата.
Из того, что на лотке лежало, почти ничего не читала. Даже Стивена Кинга. Можно сказать, в первую очередь Стивена Кинга. Потому что он был лидером продаж. И соответственно попсой.
Книги тогда воспринимались как факты одежды. Они были то влажными, то веселыми от солнечных лучей, то бледнели, снова от солнечных лучей, и на побледневшие можно было сбросить цену. Можно сказать, одевалась книгами. Когда на лотке появился первый том Карлоса Кастанеды – первое после черных питерских брошюрок издание, – просто проглотила ее и обвернулась суперобложкой. За день. Не отрываясь от торговли и с каким-то христианским стоицизмом выслушивая комментарии к лотошному ассортименту.
– Кастанеда – автор вполне христианский, – неожиданно сказал Никита, когда закончила оживленный жестикуляцией рассказ. – Он же пишет о том, что нужно смирение, это великая и мудрая вещь.
Наутро, вдохновленная Никитой и Кастанедой, расставляла книги и что-то напевала. Иногда была в голосе. Помощник, ироничный рокер, заметил:
– Ветер. Илька Янку поет.
Имя мое, если что, Эльвира. Это имя моей мечты. Эльвира в моем воображении выглядит как Элизабет Тейлор в возрасте тридцати лет, только ростом сто семьдесят пять сантиметров, что действительности не соответствует. У Или неправильное открытое лицо и много довольно светлых тонких волос. Недохиппи, как она говорит себе. Отец в детстве нечаянно назвал Илькой, ужасно понравилось, и теперь – Иля. Илька.
Рядом с метро находился киоск, где продавали сортовые крымские вина. Ноль тридцать три. Мускат, кокур, портвейн, совиньон, пино. И они были не то что вкусны, а живительны. В девять утра обычно засыпала с открытыми глазами. К этому времени у нас с помощником уже образовывалось сколько-то навара. И мы покупали первую ноль тридцать три. К вечеру была спокойна и всем довольна. Помощник приносил кофе. Начинался второй час пик: покупатели возвращались с работы. Тогда и делалась основная выручка. В означенный выше день, все еще вдохновленная Никитой и Кастанедой, напевала и вечером. Рокер сказал сурово:
– Ну что ты как в телевизоре, руками машешь.
Было и радостно и стыдно. После работы коллеги брали водку и сосиски. Вот этих ужинов избегала. Иногда просто просила меня отпустить. С выручкой ехала в контору, там сдавала ее и получала свои небольшие проценты. У меня одна из самых маленьких зарплат в конторе. Точка была новой, а Иля – слишком влюблена.