Ненужная жена - стр. 10
И от этого на душе стало так горько, так больно, что я обхватила себя руками, стараясь не рассыпаться, из глаз потекли слёзы. Немного, пока только по одной слезинке, но на сколько хватит моей выдержки?
- Держитесь, госпожа, нельзя терять лицо, - раздалось сбоку.
Я бросила взгляд в сторону, там оказался один из послов Дамарии. Хенрик.
- Если что, мы с вами, - поддержал ещё один из наших, подошедший с другого бока. – Мы будем бороться за вас.
Хардвиг.
Как я была им благодарна в этот момент! Не то, чтобы сразу стало легче, но слёзы течь перестали. Я взяла себя в руки.
- Уважаемые господа Дамарийцы, в присутствии моей несостоявшейся жены, а также многочисленных свидетелей объявляю наш брак с Ингеборгой Прекрасной, дочерью Вальдемара и Софии, аннулированным. Как видите, её честь осталась нетронутой, - он невозмутимо махнул рукой в сторону мятой простыни, - ночь мы провели порознь.
Боже, как невыносимо стыдно! Что происходит, почему он отказывается от меня, ведь ещё вчера он был доволен: смотрел на меня горячо, целовал сладко…
- Но это нечестно! – воскликнул Хенрик. – Вы подписали договор, вам передано приданое и гарантирована помощь в войне с Анделией! Это не говоря уже о договорённостях…
- Обсудим это после завтрака за закрытыми дверьми, - остановил его Филипп. Абсолютно равнодушно, спокойно, словно речь шла о поставке кильки! – А сейчас прошу всех к столу, занимайте ваши места согласно регламенту.
Развернулся и невозмутимо двинулся к своему огромному креслу во главе стола. Самое страшное, что нам, оказывается, тоже выделили места за столом. В самом конце, а вот моё место заняла… та самая девушка, которая вместе с отцом смотрели на меня волками. Кажется, её зовут Агнесса? Да, точно, третья дочь Генриха Досландского.
Есть совершенно не хотелось, будь моя воля, я бы ушла обратно в комнату, но меня держали под руки мои же послы и шипели в оба уха:
- Держи лицо, ты принцесса, нельзя посрамить честь, - говорил Хенрик.
Да, очень актуально, особенно после того, как простынь, на которой я проспала всю ночь, выставили на всеобщее обозрение. И пусть это древняя традиция – хранить простыни с кровью королев, но здесь-то ничего нет! А значит, этот кусок ткани – мой вечный позор. Но ведь я не виновата! Он сам ко мне не пришёл! Почему позор мой?
- Дорогая, съешь хоть что-нибудь, впереди тяжёлый разговор, - уговаривал Хардвиг.
И я подковырнула вилкой кусочек воздушного омлета, положила его в рот, с трудом проглотила. Не жуя. Всё, на этом мой подвиг на ниве этикета можно считать выполненным.
Я не помню, сколько сидела в ступоре, сжав руки на коленях. В голове царила звенящая пустота. Все мысли куда-то подевались, я чувствовала себя пустой оболочкой, которая никому не нужна: ни Филиппу, ни моему собственному разуму. Очень странное состояние. Если бы сейчас мне сказали, что надо встать и выпрыгнуть в окно, я бы так и сделала. Потому что нечем думать.
Спустя некоторое время я смогла оторвать взгляд от тарелки с несъеденным омлетом и перевести его на соседей. Напротив меня сидела пара очень странных людей: она в сильно декольтированном платье, того и гляди, грудь вывалится, её сосед, напротив, в рубашке с настолько пышным воротником, что в нём утопал подбородок, а грудь мало походила на мужскую. У обоих припудрены волосы, отчего казались сизыми, словно они преждевременно поседели, лица набелены так, что того и гляди пудра посыплется в тарелки. Манеры жеманны, а дух и вовсе малоприятный: такое чувство, что они вылили на себя по флакону духов, предварительно забыв помыться.