Ненавижу эту сучку - стр. 12
– Я могу исправлять, когда ты говоришь неправильно.
После совещания работать уже было совсем невозможно. Мы спустились в бар.
– Поедем вечером ко мне! Плиз!
Я показала ей в телефоне фотографию Машки.
– Моя дочь.
– О-о! Итс соу кьют! – Алекс сделала стандартное американское киноумиление.
Хотелось побыть в тишине, понять, что же дальше. Это была точка, когда можно было забыть, вычеркнуть прошлую ночь из своей биографии. Меня мутило, я не могла есть и пребывала в каком-то горячечном мороке. Моя жизнь была пуста, в ней не было места ничему, кроме воли. Не было места даже мне самой. Теперь, когда я появилась в своей собственной жизни, я не знала куда себя деть.
Мне надо было к дочери.
Все замерло, как только мы простились с Алекс после работы.
Через час я уже скучала по ней. Ее не хватало так, будто она стала частью меня, и без нее я становилась инвалидом.
Перед сном, когда моя тоска посинела, она позвонила.
– А ты знаешь, что ученые доказали, что человек путешествует по шкале сексуальности?
– Знаю.
– Каждый двигается, выбирая то место, где ему хорошо в данный момент.
– Знаю.
– Но не все выходят из шкафа.
– Что?
– Делают coming out of the closet.
– Ах да, я слышала об этом.
– Так говорят, когда человек решает публично объявить о своей ориентации.
– А вот зачем заявлять публично?
– Ну… Чтобы быть честным.
– Но ведь это все усложняет.
– Это у вас в России все усложняет. У нас считается, что открытость не усложняет. Усложняет, если человек скрывает что-то о себе.
– Ну, знаешь, пока никто ничего не знает, все спокойны. Никто не тычет пальцем.
– Вот! В развитом обществе есть прайвиси, личная территория, куда не тычут пальцем.
– Извини, но если территория личная, то зачем выходить из шкафа?
– Я не знаю, как тебе объяснить.
– Я понимаю, просто шучу. Скучаю по тебе. Но мы ведь не будем выходить из шкафа? В шкафу так уютно, темно, старые шляпы…
Я благословляла свое тело за то, что оно помогло мне вырваться на свободу, избавиться от тонны всевозможных переживаний, беспокойств, чувства вины, чувства ответственности. Теперь ничто, даже увольнение, не помешает мне наслаждаться каждым мгновением. На очередном производственном совещании словно сквозь пелену до меня долетели слова о том, что я проявила трудовой энтузиазм. Скажите пожалуйста! Спасибо, что заметили. Теперь, когда всех уволили, обнаружилось, что работать-то, собственно, некому. И мне предложили место в Департаменте производства. И даже немного повысили оклад. Меня поздравляли. А я никак не могла собраться с мыслями, чтобы все обдумать. Я буду работать за троих, но зато смогу снять квартиру для нас с Машкой.
Мы тонули в работе, рабочего дня не хватало, но теперь все это было весело.
Когда мы уставали в нашей серой башне, я отправляла эсэмэску: «I’m in the closet», и мы по-шпионски прятались в кабинке с буквой «Ж» этажом ниже.
Я любила этот пыльный этаж. Там были свалены ряды кресел, демонтированные из актового зала. Мы валялись в полумраке на выцветшей шерсти цвета запекшейся крови и становились невидимками.
Алекс считала, что для отвода глаз нам нужна легенда. Она кокетничала с продюсером, и вскоре многие стали думать, что она его любовница. Несмотря на налет англосаксонской независимости, она очень гордилась этой трепетно созданной иллюзией. Я ничего не имела против, потому что, с точки зрения нашего коллектива, быть пассией продюсера гораздо лучше, чем отклоняться от так называемой сексуальной нормы.