Немое кино без тапера - стр. 28

Третий (отвратительный): по достижении критического возраста (то есть года через два, три, крайний срок – четыре) я должен уговорить дочь на искусственное зачатие. Объяснить, что ничего плохого в этом нет, что это вполне в духе века, что таким образом она раз и навсегда избавится от проблемы некачественных современных мужчин. Убедить ее, сделать это как можно скорее, пока мы с Ольгой еще в силах и можем помочь с воспитанием ребенка (если Дарья согласится, я должен приложить усилия к тому, чтобы операцию провести в Европе, предпочтительно в Германии; качество европейской генетики и генофонда, на мой взгляд, выше, чем в России)».

Ладыгин дошел до точки и остался вполне собою удовлетворен. План был всеобъемлющ, целостен и строен, ни дать ни взять привычное научное задание кафедре на предстоящую декаду. И, кстати, абсолютно реальный: исполнение зависело теперь исключительно от него самого, что также не могло не обнадеживать. Не хватало конкретности, но какой, с чего, собственно, Ладыгину начинать?

Список, спохватился Ладыгин. Конечно, как он мог забыть? Следует срочно составить список мужчин, годящихся для великого дела.

Пальцы выхватили и изготовили к делу любимую синюю ручку.

С кого начать? С того, кого ты сам сумеешь найти и одобрить. Можно еще проще. Начать следует с тех, кого ты знаешь лично. Да, пока с них, несомненно, это вернее всего.

Ручка, скользнув по бумаге, вывела первый завиток зломыслия.

«В. Потапов – риелтор и тамада». Ладыгин задумался и напротив Потапова вписал свое заключение: «Не годится ни в мужья, ни в самцы».

Дело пошло.

Пауза. Пальцы теребили ручку, ждали посыла. Кто еще? Сорокин? Можно попробовать, но вряд ли. Такие мешки, как Сорокин, Дарье все-таки неинтересны. Кто еще? Кто? В памяти всплывали малознакомые и совсем незнакомые, сконструированные его воображением экземпляры. Он рисковал, он не имел права на ошибку, если он ошибется и вслед за ним ошибется на его кандидате Дарья, ужас такой ошибки обрушится на него. В мозгу отщелкивались и отлетали варианты развития событий. Выходило, что не действовать было плохо, но действовать – очень опасно. Может, все-таки ждать? Стоять на месте? Умирать? Нет, сказал себе Ладыгин, смерть подождет. Привет тебе, Раскольников, от твари дрожащей. Она более не дрожит.

Ручка подчеркнула фамилию Хворобнов, пометила ее номером один.

Рука вырвала страничку из блокнота, чиркнула зажигалкой и поднесла к бумаге голодный язычок огня. Сгорая, записка странным образом накрепко врастала в его память. «Детектив начинается, – подумал он. – Тебе, старому зануде, предстоит его осуществить».

Хворобнов, номер один.

Все прекрасное всегда необъяснимо, Шайтан был уверен, что прав.

Однажды, после седьмого или восьмого кормления у железной двери подъезда, он лизнул мужчине руку. Он был гордым, неподобострастным псом и совершил такое действие совершенно непроизвольно, не вложив в него никакого другого умысла, кроме простой собачьей благодарности, которую не умел выразить по-другому. Но, похоже, на мужчину такой собачий поступок произвел неслабое впечатление. Вечером другого дня, насытив собаку, мужчина распахнул дверь и пригласил Шайтана последовать за ним. «Не бойся, пес, – сказал он, – никто тебя не обидит. Идем». Шайтан и не думал бояться, он умел постоять за себя, к тому же этому человеку, как подсказывала собачья интуиция, можно было доверять. С высоко поднятым хвостом друг свободы Шайтан проследовал в подъезд. Некоторое замешательство в мыслях возникло у него перед лифтом, когда разъехались в стороны створки, и пес увидел перед собой тесное замкнутое пространство, логово, из которого, в случае опасности, не было выхода. Но и здесь, проявив самообладание, Шайтан доверился мужчине-кормильцу и судьбе и, несильно поартачившись, ступил в лифт следом за ногами человека.