Немногие возвратившиеся. Записки офицера итальянского экспедиционного корпуса. 1942-1943 - стр. 26

Но человек дернулся в сторону, и пуля попала ему в спину. Он со стоном упал. Взглянув на его лицо, я понял, что он явно не в себе. К несчастью, слишком у многих солдат в адских условиях первым не выдерживал рассудок.

Мы осторожно подняли раненого и перенесли его в лазарет, где находились в тот момент несколько итальянских и немецких солдат, причем вполне здоровых. За нами медленно плелся солдат, которого ранил наш нападавший. Пуля попала бедолаге в голову. Его лицо было залито кровью.

Раненный в спину солдат все время судорожно сжимал мою руку и, как заведенный, повторял: «Не оставляйте меня, signor tenente, прошу вас, не оставляйте!» Я спросил, он ли стрелял в нас, и если да, то почему, но он не ответил.

Я послал за доктором, но его не смогли найти.

Раненного в спину снова подняли и потащили в расположенный неподалеку немецкий лазарет.

Мы довольно долго спорили с немецким доктором, совершенно не понимая друг друга, в итоге нашего раненого наспех перевязали, даже не обработав при этом рану. Немец сообщил, что у него нет никаких дезинфицирующих препаратов. На второго раненого немец демонстративно отказался даже смотреть.

Нам оставалось только удалиться восвояси.

Было совсем темно. От усталости я валился с ног. Но ужасный день еще не закончился.

В единственной теплой комнатке в итальянском лазарете стояла одна кровать. Я собирался положить на нее раненого. Но когда мы вошли, оказалось, что спальное место занято двумя или тремя немецкими солдатами. Я вежливо попросил их освободить кровать для раненого. Реакции не последовало. Я повысил голос. Эффект – тот же.

Тогда я схватил одного из них за руку, сдернул его с кровати, рывком поставил на ноги и оттолкнул к стене. Немец молчал. Я попытался проделать то же самое с другим лежебокой, но тот оказался значительно менее покладистым. Он сорвал с пояса гранату и весьма выразительно продемонстрировал, как бросает ее прямо мне в голову. Остальные немцы, находящиеся в помещении, схватились за оружие. У меня в руках появился пистолет.

Несколько мгновений никто не шевелился. Итальянцы трусливо попятились к выходу. Лишь один из них остался рядом со мной. Он лихорадочно шептал мне на ухо, что я не знаю, какими чудовищами могут быть немцы, и молил не связываться с ними.

Мне чудом удалось выйти из безнадежного положения живым. Ничего другого не придумав, я воскликнул на ломаном русском языке:

– Я – офицер и джентльмен! И не стану марать руки! Я буду говорить с вашими офицерами!

Похоже, они поняли только слово джентльмен, которое и произвело на них впечатление. Естественно, я поговорил с офицерами, но ничего не добился.

В итоге мы устроили раненого на скамье в другой комнате. Там было очень холодно и к тому же немилосердно дуло из проломов в стенах. В одно из мгновений, когда несчастный пришел в сознание, он отдал мне свой бумажник, умоляя, чтобы я переслал эту вещь его семье, конечно, если мне суждено выжить. Еще он просил передать его близким, что он умер с мыслями о них и о Боге.

Я всячески пытался подбодрить раненого. Но когда я снова спросил его, он ли стрелял в нас, тот снова не ответил. Мне так никогда и не довелось получить ответ на этот мучивший меня вопрос.

Второго раненого мы устроили здесь же, прикрыв дыру в его черепе носком. Другого перевязочного материала у нас не было.