Немецкий снайпер на Восточном фронте. На его счету 257 жизней советских солдат - стр. 9

– Ори, если захочешь, это отключит твое сознание от боли.

И я почувствовал, что теряю самоконтроль, меня переполнила боль. Мои крики словно выражали все нечеловеческие испытания, пережитые мной за несколько последних дней.

На время, пока заживет рана, мне полагался отдых. Поэтому я был на четырнадцать дней перемещен в полковой транспортный отряд вместе с другими моими сослуживцами, которые также были легко ранены. Нам было приказано выполнять несложную вспомогательную работу. В этот период полк, который понес огромные потери, перебазировался обратно в Ворошиловск на пополнение людьми и матчастью. Я, как вы помните, до войны работал плотником, и поэтому был определен ассистентом унтер-офицера по вооружению. Мне было поручено сортировать захваченное оружие и, как только пойду на поправку, чинить приклады поврежденных немецких карабинов.

Именно здесь в относительной безопасности полкового штаба я после размышлений над ситуацией твердо решил попытаться при первой же возможности избежать службы в качестве пулеметчика.

Конечно, это было знаком судьбы, что среди оружия, которое сортировал, я нашел одну-единственную русскую снайперскую винтовку. Только увидев ее, я поспешил спросить у унтер-офицера по вооружению, нельзя ли с ней попрактиковаться. У них было достаточно русских патронов, и унтер-офицер вдруг почувствовал, что перед ним именно тот человек, которому такая работа окажется по плечу. Он сказал:

– Покажи мне, на что ты способен. Возможно, ты рожден, чтобы быть снайпером. Нам нужны такие ребята, чтобы дать иванам хорошую взбучку. Ты знаешь, в какой кошмар их снайперы превратили нашу жизнь.

Я начал практиковаться в тот же вечер. Через несколько дней стало ясно, что я прирожденный снайпер. Унтер-офицер по вооружению был впечатлен моими стрелковыми навыками. Без всяких видимых усилий я поражал со ста метров спичечный коробок, а с трехсот – деревянную коробку из-под патронов, размерами тридцать на тридцать сантиметров.

Четырнадцать дней отдыха пролетели быстро, рана заживала, и мне пора было возвращаться в свою роту. Когда я прощался с унтер-офицером по вооружению, тот вручил мне винтовку с оптическим прицелом.

– Зепп, я разговаривал с твоим стариком, – так опытные воины называли своих командиров роты. – Он не против, если ты попытаешь счастья в качестве снайпера. Давай, мой мальчик, покажи иванам!

В первых числах августа 1943-го я возвратился в свою роту со снайперской винтовкой в руках. Когда я доложил сержанту о своем прибытии, тот без церемоний вручил мне черный знак «За ранение»[2] вместе с наградными документами.

– Оллерберг, надеюсь, ты не думаешь, что на этом все закончилось, – сказал мне сержант. – Это было только начало. Держи свой зад поближе к земле, особенно сейчас, когда ты снайпер. А теперь иди и задай иванам хорошую трепку!

Фронт был относительно тих. Бои свелись к незначительным артиллерийским дуэлям и стычкам между отрядами, выходившими на разведку. Но при этом из-за русских снайперов каждый немецкий солдат ощущал невероятное напряжение. Очень опасным было даже просто высунуться из окопа в непосредственной близости от передовой. Вопреки всем предосторожностям русские находили себе мишени снова и снова.

В своем командире я обрел мудрого наставника, понимавшего выгоды, которые дает войскам наличие снайперов, и сокрушавшегося об их отсутствии в немецкой армии. Однако подобная точка зрения не была широко распространенной. Многие офицеры воспринимали снайперов как бесчестных, коварных убийц и отказывались использовать их. Один из офицеров 3-й горнострелковой дивизии вполне конкретно отразил такое отношение в своих мемуарах: «Каждый из этих головорезов выползает на рассвете или перед сумерками и лежит неподвижно, просматривая вражеские позиции, подобно коту над мышиной норой. И вот, из окопа на мгновение вынырнет лишь плечо или голова. Но и мгновения достаточно. Выстрел разрывает тишину. Из сведенной судорогой руки выпадает пустая консервная банка. Такова цена человеческой жизни для снайпера. Такова война!»