Нелюбовь - стр. 33

– Ты выше и сильнее, я просто боролась за мяч! – Хихикаю я.

– Локтями? – Таращится на меня Никита. – Да ты двинула мне так, будто я был грабителем, который собирался отобрать у тебя кошелек с последними деньгами!

– Ну, прости. – Хрюкаю я со смеху.

– Прости! – Откусив хот-дог, стонет он. – Да сколько я дрался с парнями, но никто из них никогда не разбивал мне нос! Помнишь, сколько крови было?

– Да-а. – Довольно мычу я. – Ты в крови, вся моя одежда в крови, все руки в крови – твои и мои. А-ха-ха!

– Тебе и тогда было смешно.

– Еще бы! Ты выглядел так жалко! – Толкаю его в бок.

– А родители как перепугались. – Вспоминает Никита.

И мы хохочем. Все-таки, как хорошо, когда есть, что вспомнить. У нас обоих неполные семьи, нет рядом бабушек и дедушек, но у нас двоих в трудные минуты всегда были мы. И это бесценно.

– Погоди. – Он наклоняется, стирает каплю кетчупа с моего подбородка салфеткой и улыбается.

Мое сердце пропускает сразу несколько ударов.

– Спасибо. – Смущенно говорю я и отвожу взгляд.

А потом мы идем гулять по парку. Кормим уток, стреляем по мишеням в тире и пьем клубничные милкшейки на берегу пруда, пытаясь время от времени сталкивать туда друг друга по очереди. Я, как обычно, побеждаю – Никита валится к самой кромке, нечаянно наступает в воду, и один его кроссовок промокает. Но наказания судьбы не приходится долго ждать: когда мы идем по аллее, проезжающая мимо поливальная машина окатывает нас обоих с головой.

Наверное, так и выглядят моменты счастья. Короткие, как вспышки. Яркие. Ты чувствуешь запахи, помнишь ощущения и видишь улыбку того, кто рядом. Время останавливается на секунду, чтобы ты мог лучше запечатлеть в памяти этот чудесный миг, а затем продолжает свой бег. И кроме маленького местечка в твоем сердце нигде больше не остается напоминаний о том, что когда-то все это с кем-то могло произойти.

– В музей? – Кивает на большое старинное здание справа Никита.

– Ненавижу музеи, ты же знаешь. – Морщусь я.

– Пару кадров? – Он разворачивает меня к фото-будке.

– Вот это с удовольствием.

Мы забегаем внутрь, оплачиваем снимки, втискиваемся вдвоем в узкое кресло и начинаем так усиленно корчиться, как будто от этого зависит, примут ли нас обоих в цирковое училище на клоунское отделение. И только последний снимок, где мы, отсмеявшись, смотрим друг на друга, получается более-менее приличным. Всеми остальными можно пугать малолетних детей, обещая кару небесную за недоеденную тарелку с манной кашей.

– Надо же, не заметила, как полдня прошло. – Говорю я, убрав фотографии в рюкзак и бросив взгляд на часы. – Наши, наверное, уже освободились с занятий.

– И это еще не последний пункт нашей культурной программы. – Подмигивает Никита.

– Куда ты меня ведешь? – Настораживаюсь я.

– Увидишь. – Загадочно отвечает он.

Кружит каким-то переулками, тянет за собой через подворотни, увитые зеленью и цветами, а затем выводит меня к небольшой арке у старой площади.

– Где мы? Что… – Я замираю у витрины, на которой вижу блестящий Gibson – тот, о котором давно мечтала.

– Красное дерево, – шепчет Никита, положив мне руку на плечо, – брендовые звукосниматели и фурнитура, идеальный баланс звука. Синди будет ревновать.

– Синди с ума сойдет… – С придыханием говорю я, касаясь пальцами стекла витрины. – Она влюбится в него, как только увидит.